Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

экзистенциального опыта является предсмертным звоном для жемчужины в короне рационализма - картезианского субъекта. Гегель основывает свой трансрационализм на эпистемологической необходимости: никакая истина не может быть полной в контингентной вселенной. Чем сильнее эмоциональное переживание истины, тем яснее обнаруживается, что в его основе лежит некое мистическое, скрытое ядро эпистемической неполноты, которое переживание истины интенсивно пытается скрыть именно с помощью отчаянной сверхэмоциональности (сравните с пылкостью новообращенного члена секты).

Будущее всегда открыто и многообразно. История никогда не успокаивается, а всегда спешит вперед. Истина и тотальность остаются несовместимыми. Это означает, что пресловутый и идиосинкразический тотализм Гегеля - его, казалось бы, мегаломаниакальная убежденность в историческом приходе к абсолютному знанию через собственную философию - совершенно верен, если мы помещаем и поддерживаем его на метауровне. Но на самом деле он не ратует за тотализм как таковой. Гегель определенно не платонист; скорее, он хоронит тотализм на метауровне, за пределами повседневных обязательств этерналистского субъекта, но как резкое историческое завершение его тщетного, нарциссического стремления к всемогуществу. Гегель совершенно не заботится об индивиде, божественном стержне Декарта и Канта, находящемся внизу, в подвале системы. Бог Гегеля называется Атеосом, святой пустотой, и ничем больше.

Синтетический агент еще более отчетливо выделяется у преемника Гегеля Мартина Хайдеггера. Он с недоверием относится к буддийской идее просветления как возможного и желаемого сознания за пределами субъекта и утверждает, что субъект находится в своей формирующей иллюзии и расширяется из нее. У Хайдеггера иллюзия является двигателем субъекта - то есть идентична синтетическому Атеосу - и не является проблемой для экзистенциального опыта. Напротив, именно иллюзорное качество придает субъекту его - для Хайдеггера решающее - присутствие. Здесь Хайдеггер стоит значительно ближе к синтетизму, чем к буддизму. Черты характера синтетического агента наиболее ярко проявляются в его отношении к собственной преходящести. Это двигатель культуры: наша смертность и тайна смерти. Смерть характеризуется прежде всего своей анонимностью; субъект растворяется в смерти в доиндивидуальном анонимном измерении. Умереть - значит раствориться во Вселенной, стать частью того, что универсально, что уже внутри субъекта больше, чем конкретный субъект как таковой. То, что умирает в смерти, - это разделение и ничто иное. По мнению Жиля Делеза, инстинкт смерти следует понимать прежде всего как недостаток воображения по отношению к экзистенциальному опыту. Недостаток воображения, который синтетическая культура с радостью восполняет, и где дается точка отправления: Будь своим желанием, будь своей движущей силой, игнорируй все остальное, чтобы жить полной жизнью!

 

Свободный и открытый Интернет против экологического апокалипсиса

Все есть религия, но все есть и политика. И политика - это религия, а религия - это в значительной степени политика. Без утопий нет видений, а без видений нет коллективной и организованной надежды на лучшую жизнь в обществе, претерпевшем желаемые изменения. В обществе без утопий на общественной арене господствует циничный изоляционизм. По этой причине такое общество - самое опасное из всех. Каждый человек в наибольшей степени заботится о себе и своих близких, но проявляет программную незаинтересованность в том, как обстоят дела у остальных. Такое отсутствие социальной сплоченности рано или поздно приводит к краху общества во всех ключевых сферах. Противоположностью утопии, как известно, является антиутопия. Приближающийся экологический апокалипсис стал великой и доминирующей антиутопией нашего времени. Роковой вопрос, который станет решающим для XXI века, - как предотвратить или хотя бы предотвратить приближение экологического апокалипсиса, чтобы по возможности смягчить или отсрочить его.

Таким образом, мы живем в эпоху, которой не хватает правдоподобной утопии, но которая в то же время окрашена нарративом конца света, столь же мощным, сколь и угрожающим в политическом дискурсе. Экологические проблемы постоянно стоят на повестке дня, как и коллективная совесть, потому что эти вопросы постоянно уступают приоритет политикам, которые вместо этого отдают предпочтение краткосрочным мерам по решению вопросов, связанных с карманами, мерам, которые, возможно, дадут возможность получить хоть какую-то работу, но при этом нанесут ущерб или исключат необходимые улучшения в окружающей среде. Растущая плюрархия в обществе, где все говорят на разные темы и все более яростно сосредотачиваются на псевдопроблемах, вызывает парализующее состояние гиперцинизма (см. "Нетократы"). В то же время именно в хаотические моменты истории такого рода создаются новые метафизические системы - два ярких примера тому - паулинское христианство в рушащейся Римской империи и кантовский индивидуализм в связи с Французской революцией, и нет никаких оснований полагать, что наш век в этом отношении должен быть иным.

Гиперциничное состояние обусловлено именно тем, что господствующая идеологическая парадигма больше не соответствует окружающей ее материальной реальности. Скорее, отсутствие утопизма и обилие антиутопизма - это окончательное доказательство того, что господствующая парадигма достигла конца пути и потеряла все остатки актуальности. Центральная дилемма заключается не в окружающей материальной реальности - даже если она постоянно порождает нескончаемый поток проблем, с которыми нужно справляться, - а в господствующей идеологической засухе. Необходима новая метафизическая история, более актуальная для новой эпохи, чем старая, в которой антиутопия заменяется правдоподобной утопией, включающей в себя предотвращение превращения антиутопии в реальность. На самом деле недостаточно просто нарисовать картину мощной антиутопии и морализировать по поводу всех, кто своими мнениями и поведением делает ее реальностью. Потому что в подсознании человеком в конечном итоге движет стремление к смерти и мазохистское наслаждение от организации собственного вымирания. Согласно этой логике, экоморализм ускоряет и утверждает экологическую антиутопию, а не предотвращает или смягчает ее, во что экоморализм верит и утверждает , что он хочет это сделать. Вместо этого антиутопия должна быть использована как рычаг для достижения открытого и условного ландшафта творчества и интенсивности, направленного в будущее и синтетическую утопию.

Все политические идеологии в рамках капиталистической парадигмы в основе своей индивидуалистичны. Консерватизм утверждает, что аутентичная личность существовала, но, к сожалению, была утрачена и должна быть восстановлена путем возвращения к прошлому. Анархизм утверждает, что личность - это цель и смысл существования и что влияние политики должно быть сведено к минимуму, чтобы освободить спонтанную и врожденную способность личности к самореализации. Либерализм - более старый и прагматичный родственник анархизма, и он отличается от анархизма тем, что самореализация индивида метафизически связана с правом собственности на кантовский объект. Таким образом, либеральная фантазия отличается от анархистской своей особой фиксацией на требовании, чтобы все имущество принадлежало одному или нескольким конкретным индивидам, чтобы облагородиться во все более сложные атомы и уменьшить метафизическую награду либерализма - рост. Поэтому, в отличие от анархиста, либерал утверждает, что закон и государство необходимы для защиты всего имущества, которое является объектом фетишизма индивидов. Социализм также претендует на борьбу за самореализацию личности, но препятствием на