Радужная Нить - Асия Уэно

Я ахнул. Ну, Ясу! А ханец-то — хитрая бестия! Куда там лисам. Вынудил беднягу подслушать мои излияния и свои утешения, да ещё и признать это!

С опаской я посмотрел в лицо другу. Ведь другу? Тот улыбался. Слабо и смущённо, но моё сердце подпрыгнуло от радости.

— С возвращением, — неуверенно сказал я, а он рассмеялся и полез обниматься.

— С возвращением! И, — он отстранился и глянул в сторону юмеми с той пронзительностью во взоре, которая, несмотря на плохое зрение, всегда была его отличительной чертой, — спасибо вам. Спасибо вам двоим.

Незадолго до заката дорога стала идти под уклон, и вскоре послышался звонкий голос нашего возницы:

— Река! И отличное место для ночёвки!

Личность вышеупомянутого возницы вызывала у нас особые чувства. У меня — восхищение и душевный трепет. У Ю, как он сам в том признался — удовлетворение успехом его маленького предприятия. У Ясумасы, о чём он заявил теперь, когда плотина непонимания между нами рухнула, и разговор полился бурным потоком — удивление. Как столь юный мальчик может прислуживать сразу троим хозяевам, да ещё и всю дорогу без устали сидеть на козлах? Где мы выискали такое сокровище?

Он не признал Мэй-Мэй в невероятно пригожем юноше, одетом в простую хои цвета увядающих листьев и убравшем волосы под эбоси. Ничем не примечательный (кроме красоты) слуга знатного господина, сопровождающий хозяина в пути. Да и видел ли Ясумаса мнимую супругу ханьца, пересекались ли их пути в моём доме? Разве вспомнишь? Я не спешил разглашать чужую тайну, а также лишать моего друга удовольствия от потрясения, которое довелось испытать в своё время мне. Всё, что угодно отдам, лишь бы видеть его лицо в тот самый миг, когда мальчик превратится в куклу, причём в куклу девушки! Да и второго моего друга это позабавит. После пережитого вместе, я ведь могу и его считать другом? Хотелось бы верить. Вот только верить этому хитрецу иногда так опасно…

А ещё я поймал себя на том, что не только Ю стал мне дорог, пусть и не совсем понятен. Мэй… с каких пор я позволяю себе сокращать её имя, пускай даже и в мыслях? Не стану отрицать, она приглянулась мне при первой встрече, но тогда моё отношение к ней не было особым. Каким? Ощущаю ли я ту страсть, слепую веру и безоглядное обожание, что испытывает к своей утраченной возлюбленной Ясумаса? Или тёплое чувство привязанности и взаимопонимания, что зовётся дружбой, и которое я сам испытываю к Татибане? А может, я попросту восхищаюсь её красотой, меня привлекает необычность и таинственность девушки? Или что-то другое? В любом случае, это особое отношение таково, что даже постоянные напоминания себе самому об истинной сути Мэй-Мэй не властны его изменить. Какое там! Да в ней больше собственного «я», чем во всех известных мне благородных девицах, вместе взятых!

Ах, какая красавица, какая умница! Кстати, где она научилась погонять животных? Надо как-нибудь спросить у неё самой, Ю не знает.

Великолепные наряды, теперь маленькие и изящные, вместе с несколькими крошечными украшениями были упрятаны в знакомую лакированную шкатулку, а поверх лежала кукла мальчика — подарок, с которым Мэй решила не расставаться. Да и какой смысл оставлять имущество там, куда нам едва ли суждено вернуться в скором времени? Я и сам захватил те небольшие деньги, которые имел право попросить. Стараниями брата наша семья вернула часть своего богатства, но преимущественно землёй и рисом, а не связками дай-сэнов и драгоценностями. За полтора дня и две ночи лихорадочной подготовки к отъезду много собрать не удалось, но зато это не подорвало семейного благополучия и облегчило мои муки совести. Я ведь бросал родных на произвол судьбы, теперь Хоно — и впрямь их единственная опора. Сбылись отцовские слова…

Ясу, как выяснилось, тоже был скромен. Его семья беднее моей и на неопределённое время лишалась единственного наследника. То есть, возможно, навсегда. Дабы не вгонять родных в погребальный костёр раньше означенного судьбой срока, а также по причине клятвы, данной императору, он не разъяснил им истинное положение вещей — впрочем, как и я. Оттого прощание было спокойным, но и денег мы взяли немного, только на первое время. Хотелось бы знать, чем зарабатывать на жизнь, когда они закончатся? Какими средствами располагал ханец, мы спрашивать постеснялись, но едва ли значительными. Да и любые деньги рано или поздно подходят к концу…

Однако сейчас, упиваясь радостью воссоединения, мы видели будущее в радужном свете. Подшучивали друг над другом и красочно расписывали, как Ясумаса наймётся счетоводом к опальному придворному, сосланному в провинцию, а я — простым лучником в охрану. Юмеми же пообещал, что, не желая разлучаться с нами, так и быть, устроится туда же доверенным помощником по особым поручениям, хотя знает, как заработать себе на горсточку риса и без таких возмутительных крайностей. Я не смог удержать смех и заявил, что с такой примечательной внешностью его возьмут разве что в доверенные наложницы (запамятовав, что примечательна она лишь в моих глазах), а Ясу, понизив голос, добавил, что господин ханец может об этом не беспокоиться… в отличие от своего юного слуги.

— А если совсем припечёт, — нахмурился я, — передадим весточку нашим родным и близким. Кстати, хорошо бы переговорить с братом! Будет обидно разминуться с ним здесь, на севере. Знать бы точно, где он…

— Можно поспрашивать в тех деревнях и городках, что встретятся на нашем пути, — рассудительно предложил Татибана. — Проезжал ли через их селение Верховный Военачальник с отрядом, направляющимся на осмотр укреплений северных границ острова? На этот вопрос нам любой ребёнок ответит.

— На то и уповаю, — вздохнул я. — Эх, Ю, как бы я хотел представить тебе моего старшего брата, Хономару! Он тебе понравится, я обещаю!

— Будем надеяться, — спокойно ответил тот.

В тот миг наш прекрасный возничий и окликнул нас. Повозка остановилась, мы на пошатывающихся ногах выбрались наружу. Яркий свет ещё не потускневшего солнца ударил в глаза, заставив на некоторое время зажмуриться и тем острее почувствовать запах близкой воды — опьяняющую смесь ароматов прибрежной растительности, тины и чего-то неуловимого, что не передать словами, но без чего и река — не река.

Дорога, с которой умница Мэй вывела нашу повозку на берег, и дальше вела вдоль Мидорикавы. Насколько хватало моей зоркости, она то уклонялась вправо, то выползала к самой кромке воды, чередуя подъёмы со спусками. Самое подходящее место для остановки было именно здесь. По правую руку от дороги — травянистый склон с рощицей редких деревьев. Но скотине хватит и той травы, что произрастает на обочине. Повозку же лучше поставить на ночь подальше от дороги, на песчаном берегу, усеянном мелкой речной галькой с валяющимися повсюду белёсыми трубками бамбука, напоминающего полые кости.