Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2 - Лев Гомолицкий

                                                                  1923

9

 Свирель, поющая в Твоих устах, трость, наклоненная от Твоего дыханья, – я заблудившийся в долинах и лесах, в лесахи дебрях своего желанья. Я Тьму сгустил вокруг своих дорог, сам насебя в борьбе вооружился – и день настал: в борьбе я изнемог, у ног Тво-их бессильно опустился. Твоя улыбка мне дарит покой, о прошлом све-те память воскрешает, и верится, что вновь над этой мглой былой огоньпрекрасный засверкает. Для глаз моих роскошная заря распустится идали озолóтит, и я услышу шаг грядущий дня и день меня влучах своих поглотит.

10

 Пресветлый день настал, настал и плещет, иплещет воды света через край. Роскошный свет, блаженный свет мне блещет;край неба им залит, златистый край. Нет шума листьев, рыка нет волчицы, синицыкрика, говора людей, нет, это свищут неземныептицы среди дрожащих точащих лучей. Нет грани неба с черною землею, нет кра-сок неба, леса и полей –: все залито сияньем предомною, дрожащим вихрем пляшущих лучей. Пространство-царь упал в крови безглавый,сокрылся в мрак безвестный и глухой. Я – вездесущ: миры, лучи и травы мой обликтолько, только облик мой.

11

 О, краска каждая впивается когтями, когтями сердце,сердце рвет мое! Я закрываю слабыми руками от яда красокбледное лицо. Как я могу бестрепетно глазами роскошный день,осенний день встречать, когда мне даже тьма горит огнями иот огней мне некуда бежать. Я, так любивший и впивавший звуки, под музы-ку привыкший засыпать, я не могу теперь от остроймуки, простые звуки даже различать. Аккорды звучные из комнаты далекой мне скрежетом и визгами звучат. И слышу я во сне в ночи глубокой – ревет Тру-ба и выстрелы гремят.

12

 Я опрокинут точно чаша меда и светлый мед смоих краев течет; мед, сохранявшийся из сотовв род из рода, с моих краев течет в про-странство мед. Блеск дней звенящих, плеск ночей беззвучных! О, радость, радость! Нет границ и слов... Среди лугов сверкающих и тучных, среди беззвуч-ных горних облаков. О, радость, радость! В золотом восторге я пал в объятья мягкиетвои. Из губ засохших крик любви исторгни, рас-торгни все сомкнувшиеся дни!

13

 Лишь только ночь отбросила рукою со лба волос гу-стую пелену, я слышу: голос мне звучит трубою и падает,вонзаясь в темноту: «Ты отдыхал в моих объятьях нежных, изгуб моих ты пил сладчайший мед и прославлял ме-ня в стихах безбрежных, благословлял меня из рода врод. «Так знай, что этот свет и озаренье, чему тебе наз-ваний не сыскать, «лишь бледное простое отраженье, лишь слабая и стертаяпечать. «В сравненьи с тем, что ты, огнем сгорая, принять еще ввосторге осужден, – «все это только копия плохая и прохо-дящий быстролетный сон».

 1924 г.                Лев Гомолицкий

Это и почти все остальные письма к А.Л. Бему находятся в собрании: Literární archiv Památníku Národního písemnictví (Прага). Архив А.Л. Бема. Письма Л. Гомолицкого. Местонахождение писем Гомолицкого к Бему далее указано лишь в случаях, когда они оказывались не в числе других писем, а среди стихотворений.

Стихотворения 6 и 12 обведены А.Л. Бемом.

2. Гомолицкий – Бему

                         7 июня 1926 г.

                    Pologne, Ostróg n. Horyniem,

                    zamek Ks. Ostrogskich

                    L. Gomolicki.

    Многоуважаемый,

         дорогой

    Альфред Людвигович!

 Сегодня получил Ваше письмо и сегодня же спешу Вам ответить.

 Письмо Ваше пришло весьма и весьма кстати: меня очень тронуло Ваше внимание, а Вы представить себе не можете, как иногда бывает тяжело одиночество и отсутствие моральной поддержки.

 Недостатки формы своих стихов я теперь вижу. Но проистекали они оттого, что я не писал, а пел, как птичка Божия, придавая больше значения процессу, нежели его результатам. Да и трудно бывает рассчитать: иной раз подходишь во всеоружии искусства и мысли, и ничего не получается, а то пойдешь в поле или вскочишь ночью и набрасываешь каракулями на первом попавшемся клочке внезапно неизвестно откуда пришедшее, а потом получается лучшее из всего написанного. Теперь я смотрю проще, а одно время я серьезно считал, что это по наитию, а потому и исправлять ни в коем случае нельзя. Теперь же я пробую исправлять – и ничего.

 Вы пишете – учиться на Пушкине. Могу сказать, что хотя я и никогда не брал никого исключительно за образец, но чистота и простота его поэзии глубоко запала в меня еще в детстве. Но на той же полке детского шкапа стояли томы Шекспира и Фауста. И еще, посудите сами, для такой чистоты и простоты надо необыкновенно выкристаллизоваться и найти себя, я же еще до такой степени блуждаю и тыкаюсь носом, как слепой котенок в поисках материнских сосцов. Творчество мое вспыхивает и мигает, как свеча на ветру, а не горит ровным ясным пламенем.

 Что же до искания и разнообразия формы, то к этому письму я прилагаю приложение № 2, в котором вы найдете уже не ямб, но дактиль[161]. Мне интересно услышать от Вас мнение об этом способе стихосложения. Это непрерывная строка трехсложных стоп. Предложения можно разнообразить началами их в стопах разного характера[162], а в середине рассыпать во всевозможных сочетаниях и со всеми промежутками внутренней рифмы. Получается гибкий, подвижный стих. Он наиболее соответствует моему нервному характеру творчества и пришел ко мне интересным образом в таинственном пророческом сне. Конечно, подготовка его была в яви, м<ожет> б<ыть>, подсознательная. Как-нибудь я расскажу Вам об этом. Назвал я это – ритм. Не метко. Но – «Стих о...», а тут «Ритм о...»

 Критиковать не стесняйтесь, если Вы так добры заниматься мною. Мне это очень полезно и вместе с тем приятно.

 Номер журнала «Своими Путями» с творчеством скитников жду с нетерпением. Мне очень интересно познакомиться со своими «братьями, ушедшими из мира». Рафальского я знаю, но как-то так вышло, что знаком с ним не был. Стихи же его мне изредка попадались, но мало. Имею понятие, что он самобытен и ярок в образе.

 Благословение Ваше и обещание не погнушаться моими скромными подвигами в надежде пострига в <в>веренном вашей отеческой любви Скиту принимаю с благоговением, а также страхом перед Тем, имени Которого не произношу. Расстояние может ли быть препятствием для духовного сообщения, тем более что почта к нашим услугам. Говорите, хочу ли, чтобы считали меня в составе кружка? Несомненно. И не замедлю прислать что-нибудь для общей братской беседы в Скиту; Вас же разрешите с этих пор называть духовным отцом своим.

 Что касается печати, то я, приготовив матерьял, пришлю Вам всё то, что есть переработанного и приведенного в надлежащий вид (чтобы показаться на люди – надо же ведь одеть галстук). Этого материала не много. Вы же с ним и поступите по своему отеческому усмотрению.

 «Приложения» же только для Вас и моих отныне братий духовных. Не знаю, успею ли, но мне хочется послать с этим письмом несколько сценок из Петруши, в котором я поположил просмотреть весь путь, мной пройденный. Когда-нибудь соберусь: поправлю, перепишу и пошлю Вам обе части Петруши (а должно быть еще две – они в проэкте).

 Мог бы я еще предложить братской беседе размышления и те мелкие открытия в узкой области свойственного нам искусства, пришедшие мне в моем затворе. Так о некоторых сторонах творчества Гумилева, о неиспользованных формах стихосложения, об соприкосновении областей религии и искусства. Но боюсь, что отстал, предоставленный самому себе без братской поддержки, а открытия мои могут быть маленькими Америками, давно найденными и изученными прежде. Вы же со своей стороны могли бы помочь мне рассказами о подвигах мужей и чудесах этого мира.

 Зовут меня так же, как гр. Толстого – Лев Николаевич. Но это дело случая – меня хотели назвать иначе – Борисом. Говорят, что здесь есть некая таинственная связь с умершим тогда Львом XIII.