Тоже Эйнштейн - Мари Бенедикт

Я глубоко вздохнула и спокойно сказала:

— Можешь не беспокоиться.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты согласна на эти условия?

— Ну нет, Альберт, на такие условия я никогда не соглашусь. Ты можешь не беспокоиться по поводу того, оставаться ли тебе с нами в этой квартире. Мы сами уедем.

Глава сороковая

29 июля 1914 года

Берлин, Германия

Раздался свисток поезда, и Тет захлопал в ладоши. Он не понимал, что значит этот отъезд. Для него это был всего лишь очередной переезд на новое место. Их ведь уже столько было.

Для меня же путешествие в Цюрих означало совершенно иное. Цюрих был олицетворением старой дружбы, студенческих лет, возможностей работы, здорового климата и политической стабильности для мальчиков, а также шансом на счастливую жизнь без Альберта.

Альберт стоял рядом в ожидании, когда начнется посадка. Он обнял Тета и несколько раз пытался обнять Ханса Альберта, но мой старший сын вырывался из его объятий. Ханс Альберт был далеко не так наивен (или не так снисходителен), как его брат.

Двери поезда открылись, и оба мальчика крепко схватили меня за руки. Альберт присел перед ними, чтобы попрощаться в последний раз, и в уголках его глаз блеснули слезы. Это был первый признак раскаяния или грусти, какой я видела со дня нашего приезда в Берлин.

— Почему ты такой грустный, папа? — спросил Тет, наклоняясь к Альберту и протягивая свободную руку к его глазам.

Эта теплая ласка разбудила в Альберте что-то погребенное глубоко внутри. Он всхлипнул:

— Я буду скучать по вас обоим.

До этого я видела Альберта плачущим только один раз — когда умер его отец.

Неужели Альберт наконец-то раскаялся в своем поступке? Может быть, хотя бы в разлуке он начнет нас ценить, хотя я сомневалась, что Альберт способен всерьез измениться. «Хватит», — одернула я себя. Я не могла позволить себе думать об этом: это могло открыть лазейку для слабости. А я больше не могла мириться с его тиранией. Это было прощание с нашим браком.

Тет выпустил мою руку и обнял отца.

— Не расстраивайся, папа. Мы скоро увидимся.

Ханса Альберта не тронуло редкое страдальческое выражение на лице отца. Он только крепче прижался ко мне, не делая ни одного движения в сторону Альберта.

— Прошу садиться, отправляемся в Цюрих! — крикнул машинист из окна поезда.

— Идем, Тет, — сказала я. — Надо ехать.

Я взяла его за руку и, не оглядываясь на Альберта, повела обоих мальчиков в поезд. Мы сели в пустой вагон, и, когда я рассадила мальчиков по местам с книжками и лакомствами, а проводник сгрузил наш багаж на полки, я увидела, что Альберт все еще стоит на платформе. По лицу у него текли слезы.

Где же были эти слезы до сих пор? Я годами не видела сочувствия и сострадания ни к себе, ни к мальчикам, ни к Лизерль. Даже в последние недели, когда мы собирались разъезжаться, я не замечала никаких признаков тоски по поводу нашего неудавшегося брака или разлуки с сыновьями. Бедному Фрицу Хаберу, нашему знакомому профессору химии, пришлось заверять условия раздельного проживания, о которых мы так долго и мучительно договаривались. Право опеки за мной. Ежегодная сумма на содержание мальчиков. Совместный отдых с Альбертом, но ни в коем случае не в обществе Эльзы. Мебель и предметы обстановки, которые будут высланы мне в Цюрих. Доход от будущей Нобелевской премии, присуждение которой казалось мне вполне вероятным, учитывая, что его номинировали четыре раза за последние пять лет. Переговоры по последнему пункту вызвали единственный настоящий всплеск эмоций в ходе нашего расставания, но это была не печаль, а гнев. Альберт поначалу не желал расставаться с денежными поступлениями от Нобелевской премии, которую ожидал получить за какую-нибудь из четырех наших работ от 1905 года, но я настояла на своем. Поскольку он своим единоличным решением исключил мое имя из этих работ и тем самым отнял у меня саму премию, я заслуживала хотя бы денег.

По моим щекам не скатилось ни слезинки. Я словно окаменела.

Я улыбнулась встревоженным мальчикам, пытаясь прогнать их страхи. Вагон, хотя и был битком набит нашими вещами и богато украшен красным бархатом, казался на удивление пустым. Может быть, в нем чего-то не хватает? Наши чемоданы и прочий багаж лежали на стойках над головой, сумки и вещевые мешки рядом, на сиденьях. И уж конечно, дело было не в отсутствии Альберта: мы с мальчиками привыкли путешествовать без него, да, в общем-то, и жить без него. Так откуда же это ощущение? Может быть, то, чего недостает, — это Лизерль? Нет, она была здесь, со мной — путеводная тень моей жизни, далекая и в то же время близкая. Может быть, это неуловимое нечто было моим прежним «я», которое я оставляла навсегда. Впервые за долгое время я вновь чувствовала себя Мицей.

Послышался свисток поезда, и я выглянула в окно. Альберт стоял на платформе. С грохотом и ревом поезд начал набирать скорость, отъезжая от станции. Он мчался все быстрее и быстрее, и Альберт делался все меньше и меньше. Как квант. Или атом. Пока совсем не растаял в эфире.

Эпилог

4 августа 1948 года

Цюрих, Швейцария

Хуттенштрассе, 62

«Всякое тело продолжает удерживаться в своем состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние». Этот первый закон движения кажется мне красивым и глубоким — превосходное изложение одной из Божьих истин, открытых человеком. В юности я воспринимала этот закон как нечто относящееся исключительно к предметам, и только позже поняла, что люди тоже действуют в соответствии с этим принципом. Мой начатый с детства путь — путь математика, ученой-одиночки — шел по прямой до тех пор, пока не вмешалась некая сила. Альберт и был той силой, которая сбила меня с прямого пути.

Сила Альберта подействовала на меня в соответствии со вторым законом движения. Она увлекла меня за собой — в его направлении, с его скоростью — и стала моей силой. Взяв на себя роли его возлюбленной, матери его детей, жены и тайного партнера в науке, я позволила ему отсечь все мои качества, которые не вписывались в его клише. Развивала в себе другие качества, чтобы воплощать в жизнь его мечты. Молча страдала, когда мои желания не совпадали с его. Жертвовала своими профессиональными стремлениями ради его звездного взлета. Поступилась возможностью быть рядом с Лизерль.

И вот настал момент, когда я не могла больше подчиняться силе Альберта. Сработал третий закон движения: я сама