Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик

мышлением может пролить свет на давно известную разницу между представителями разных культур в характеристике восприятия, называемой «поленезависимостью» (в противовес «полезависимости»). Поленезависимость описывает, насколько хорошо человек умеет оценивать размер и положение объектов в пространстве независимо от фона или контекста. Это понятие тесно связано с аналитической визуальной обработкой, о которой я упоминал в прелюдии, обсуждая последствия грамотности. Выполняя, к примеру, задание «стержень и рамка», люди из разных обществ видели перед собой стержень, окруженный квадратной рамкой. Затем экспериментатор медленно крутил ручку, которая поворачивала стержень в пространстве, подобно стрелке часов. Задача участника заключалась в том, чтобы сообщить, когда стержень займет вертикальное положение («12 часов»). Это сложнее, если рамка предварительно повернута так, чтобы она была наклонена относительно линии горизонта. Люди, которые менее поленезависимы, хуже замечают, когда стержень оказывается в вертикальном положении, если рамка наклонена, и вместо этого склонны просто выравнивать стержень по рамке. Более поленезависимые люди лучше умеют игнорировать рамку и выравнивают стержень по вертикали. Этот эксперимент дает объективную меру поленезависимости — среднюю величину отклонения стержня от вертикали. В 1960-е и 1970-е гг. психологи обнаружили, что, хотя представители всех традиционных земледельческих обществ были скорее полезависимы, в мире имеются два очень разных типа особенно поленезависимых людей. Первый такой тип — это люди Запада. Угадаете, кто относился ко второму?

Кочевые охотники-собиратели, для которых характерны экстенсивные (а не интенсивные) институты, основанные на родстве. Это хорошо согласуется с тем, что, как уже давно утверждают антропологи, по сравнению с земледельцами и скотоводами с их более интенсивными основанными на родстве институтами, охотники-собиратели высоко ставят ценности, связанные с независимостью, достижениями и самодостаточностью, и при этом не придают значения послушанию, конформности и почтению к авторитетам. Подтверждением этого служит тот факт, что терминология родства, принятая после усиления влияния Церкви в таких европейских языках, как английский, немецкий, французский и испанский, аналогична той, которая существует у многих кочевых сообществ охотников-собирателей[355].

В целом представленные выше данные свидетельствуют, что наблюдаемое на нашей планете психологическое разнообразие коррелирует с интенсивностью родства именно так, как мы ожидали бы, если бы наш разум приспосабливался и притирался к социальным мирам, созданным интенсивными основанными на родстве институтами. На данный момент нам достаточно осознать диапазон этих психологических различий и признать, что они подчинены вполне ожидаемым закономерностям. В следующей главе мы более внимательно рассмотрим эти закономерности, а также ознакомимся с рядом доказательств, которые в совокупности подтверждают идею, что перемены в основанных на родстве институтах действительно привели к возникновению важных психологических различий. Но прежде чем мы перейдем к этому, давайте рассмотрим связь между Церковью, интенсивным родством и психологическими различиями в общемировом контексте.

Церковь перестраивает родство и меняет психику

Связь между интенсивным родством и психологическими различиями ставит перед нами ключевой вопрос: почему интенсивность родства так сильно разнится по всему миру?

Мы уже видели часть ответа на этот вопрос в главе 3: конкретные экологические условия способствовали развитию и распространению различных форм производства еды, включая животноводство и орошаемое земледелие. Рост численности населения и необходимость контролировать территорию, где ведется производство еды, обострили конкуренцию между обществами; конкуренция, в свою очередь, благоприятствовала тем нормам, которые позволяли создавать более крупные сообщества, налаживать более широкую кооперацию, производить больше еды и лучше осуществлять управление и контроль. В конце концов, культурная эволюция должна была породить сложные вождества и государства; но на протяжении большей части этого процесса масштабирования родство интенсифицировалось множеством разных способов. Возникавшие кое-где досовременные государства всегда строились на фундаменте интенсивного родства. Таким образом, истоки различной интенсивности основанных на родстве институтов можно вдоль множества исторических траекторий проследить до отличий в биогеографии, климате, распространенности болезней (например, малярии), плодородии почв, обилии судоходных путей и доступности подходящих для одомашнивания растений и животных. Конечно, исторические детали, окружающие досовременные государства, тоже имеют значение, поскольку одни государства задействовали институты, основанные на родстве, а другие стремились «отталкиваться» от них. Эти факторы, наряду с прочими, способствовали общемировому разнообразию основанных на родстве институтов[356].

Здесь, однако, нас интересует вопрос о том, оказала ли Церковь какое-нибудь влияние на это разнообразие основанных на родстве институтов и насколько сильным было это влияние. Искать ответ мы будем, исследуя взаимосвязь между интенсивностью родства и длительностью пребывания под влиянием Церкви. Затем мы подумаем, можно ли приписать психологические различия непосредственно влиянию средневековой Церкви.

Чтобы оценить степень воздействия БСП Западной церкви на разные популяции, мы составили карту расширения ее зоны влияния в Европе с примерно 500 г., когда начала складываться БСП, до 1500 г. При составлении этой базы данных мы опирались в первую очередь на даты создания епископств, что часто было связано с обращением в христианство различных королей или племенных вождей. Используя эту информацию, мы рассчитали длительность пребывания регионов под влиянием Западной и Православной церквей. Это важно, потому что, хотя Православная церковь не доходила до крайностей, свойственных Западной церкви, и не проявляла такого же энтузиазма в вопросах насильственного насаждения своих норм, у нее тоже имелась своя собственная программа, своего рода облегченный вариант БСП (таблица 5.3). Вычитая год начала осуществления БСП из 1500 г., мы получаем две величины «дозы церковности»: одну для Западной церкви, а другую — для Православной[357].

Эти дозы БСП для Европы позволили нам рассчитать аналогичные дозы для остального мира. Для этого мы использовали «матрицу миграции», которая учитывает суммарные потоки населения из страны в страну в период между 1500 и 2000 гг.[358] Рассматривая каждое государство мира, мы (1) смотрим на текущий состав его населения, (2) отслеживаем каждый субэтнос до того региона, где его предки жили в 1500 г., (3) устанавливаем для этого субэтноса дозу БСП на основании его местоположения в 1500 г. и (4) суммируем все эти дозы субэтносов, чтобы получить совокупную дозу БСП для современного государства. Если такой подход кажется очень грубым, так оно и есть. К счастью, эффект от БСП был настолько велик, что его все равно можно проследить, несмотря на эту грубость[359].

Давайте сначала установим связь Церкви с интенсивностью родства. Данные показывают, что чем дольше население страны находилось под влиянием Церкви, тем более слабыми становились там основанные на родстве институты. Взятые в совокупности, дозы западной и православной церковностей объясняют около 40 % межстрановых различий в величине ИИР и 62 % — в частоте кузенных браков. Для сравнения: время, прошедшее с момента перехода к сельскому хозяйству, объясняет лишь 18 % различий в величине ИИР и 10 % — в частоте кузенных браков. На самом деле из всех сельскохозяйственных,