Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

— Ох, мой родной, — вздохнул Ягайло, — хитры эти шельмы немчины, всюду у них шиши да послухи[75]. Что ни примешь в королевскую службу немца, наверно изменник, а поди посмотри как в бой — даже со своими лезет, словно вепрь дикий. А глядь, сам из-под полы в Мариенбург обо всём доносит. На грош заслужит, а на целую копу грошей изменит. Все немцы таковы отныне и вовеки!

— Что ж, пусть будет так. Да кто же нам мешает завести то же и в ордене? Сколько из этой нищей братии имеется в Пруссах да около Мариенбурга? Ты только шепни епископу Куявскому, он дело это устроит, через него и донесения получать будешь. Когда я жил у рыцарей, он мне сам первый предлагал устроить этот вечный надзор.

— Быть не может?! Сам епископ?

— Ну да, не ладит он с великим магистром, дважды до Авиньона их споры доходили, ну, а уж с новым магистром — словно кошка с собакой! Если хочешь, я спишусь.

— Через кого же? — спросил Ягайло. — А очень просто, через слепого певца-лирника, он то по Литве бродит, то в пруссы идёт, поёт про старых князей, будит в сердцах литовцев чувство любви к отчизне!

— Прекрасно, пусть в таком случае пересылает все сведения пограничному архиепископу Гнезненскому — он верный слуга короны польской и мой духовник. Но всё-таки, что мне делать, если рыцари дознаются и объявят мне войну, ведь это будет разорение края! — сказал король.

— Раньше половины собачьего месяца /июня/ я не могу ни сам выступить, ни ожидать татар. Следовательно, до этого времени поручи своим панам-советникам тянуть дело с рыцарями, иди на суд об Дрезденке к соседним монархам, к императору, к королю венгерскому, ко мне, наконец.

— Постой, дело Дрезденки решённое! — воскликнул Ягайло, — я поклялся моими священными реликвиями, что без Дрезденки не хочу короны польской!

— Но ведь этот суд будет только отводом глаз, предлогом протянуть время. Пройдёт зима, с весной станут собираться дружины, и по боку всех третейских судей!

— А как же моя клятва? — нерешительно спросил король.

— Суд может приговорить, но кто же может заставить тебя исполнить приговор?! Наконец, на всякий суд есть протест. Время-то и пройдёт, а там — что решит меч и милость Божья.

— По молитве святого Станислава! — добавил король.

— Теперь, кажется, все пункты определены? — спросил Витовт.

— Определены, одного только не указано: кто командует всем великим соединенным воинством? — заметил Ягайло.

— Разве об этом может быть речь? Тебе, королю и старшему Ольгердовичу принадлежит эта честь, — отвечал, не колебаясь, Витовт. Он знал, что ничем так нельзя подвинуть короля на уступки, как польстив его гордости.

— Принимаю как великую честь, но кому же как не тебе, герою и сыну героя Кейстута вести войска в смертный бой!

Братья обнялись.

— Назначь себе под руку для польских знамён краковского мечника Зындрама, он человек великого духа и мощи богатырской, — сказал Витовт.

— Кого же больше, это лев малопольский, каким был только великий Спытко! — воскликнул Ягайло. — Ах, если бы он мог вернуться, мой храбрый Спытко. Жена его всё ещё ждёт, что вот-вот он вернется из плена! Но кто же у тебя под рукою воеводами?

— Жмудь поведёт брат Вингала. У него треклятые немцы дочь украли, держат в тесном плену, жива ли — не знаю.

— Знаю его, один стоит целого знамени.

— Смоленские и стародубские полки поведёт князь Давид Смоленский. Воин храбрый, честь и краса всех Святославичей смоленских[76]. Брестские знамёна, литовских татар и псковских лучников поведёт воевода Здислав Бельский.

— Тот самый, который поклялся повесить двенадцать рыцарей на воротах своего замка? — улыбнулся Ягайло.

— Тот самый, муж опытный и в бою, и в совете. Татар поведёт сам султан Саладин и его племянник, молодой мирза Туган. Я в жизнь не видал такого удалого чертёнка. — тут Ягайло сплюнул и перекрестился.

— Поверишь, без оружия, с арканом выходит на панцирника. Я в Вильне пример делал, обещал свободу и пять коп грошей пленным «крестовикам», так ни один не усидел в седле и пяти минут. Сотню бы таких — и конец рыцарству!

— Не ты бы говорил, поверить бы не мог! — воскликнул Ягайло, — как может юноша без оружия свалить рыцаря с коня?!

— Увертлив как кошка, поглядишь, будто змея какая-то вьётся кругом железного болвана, в один миг аркан накинет, и рыцарь летит вон из седла!

— А нельзя ли мне видеть эту потеху, этот турнир?

— Нет ничего легче, но я боюсь, чтобы об этом не заговорили. Против аркана есть только один способ, — проговорил нерешительно Витовт.

— Какой же? — с любопытством спросил король.

— Короткий острый нож. Меч тут бесполезен! Пока немцы не узнали оружия, им и в голову не придёт искать противодействия!

— В таком случае, разглашать не надо. Неожиданность — лучший помощник в бою. Теперь, кажется, всё. Мне пора к исповеди в церковь, — услыхав звон к вечерне, заговорил быстро Ягайло.

— Подписать договор? — спросил Витовт.

— Нет-нет, не теперь. Служба Господня не ждёт. Проводи меня, дорогой братец в каплицу, — и уже не слыша ничего, не обращая внимания на подканцлера, стоявшего перед ним с написанным свитком договора, он быстро пошёл к двери, шепча латинскую молитву, крестясь и целуя свою реликвию.

Витовт поневоле должен был следовать за ним и терпеливо ждать, пока длится вечерня, исповедь и причастие дарами.

Наконец все требы были исполнены. Король снова заперся с Витовтом и подканцлером. На этот раз он не колебался и, три раза поцеловав свою реликвию, вывел на свитке какую-то продолговатую каракулю, долженствовавшую изображать «Владислав II, король польский». Витовт тоже подписал, а подканцлер скрепил документ своей подписью и приложением малой королевской печати.

Окончив это важное дело, Николай Тромба встал, отдал низкий поклон обоим государям и остановился, не имея права заговорить по этикету, пока его не