Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

вполне; он встал с колен, несколько раз поклонился до земли перед местными образами и тотчас же приказал всюду следовавшему за ним свечнику поставить перед иконами по две большие золочёные восковые свечи.

Этим ещё не кончилось пребывание его в замковой церкви. Взяв под руку Витовта, он пошёл по всем алтарям и вокруг стен церкви, кладя перед каждой иконой по земному поклону и ставя по восковой свече.

Витовт и Ягайло в Бресте

У самого выхода была громадная картина, на которой художник изобразил Страшный Суд. Спаситель мира с крестом в руке виднелся вверху изображения, окружённый ярким сиянием, и к нему со всех сторон стремились праведники, воскресшие из мертвых, а внизу, почти у пола, изображён был демон в виде гигантского змея, и к нему в пасть шли грешники. Картина была нарисована довольно грубо, но крайне эффектно. Ягайло остановился, поражённый, и долго вглядывался в изображение.

— Лестницу, — приказал он, — поставь две свечи тому что наверху, — приказал он свечнику. Тот быстро исполнил приказание.

— Теперь поставь и сюда огарок! — он указал на демона. Все переглянулись, но он повторил приказ, и тот был исполнен.

— Теперь, брат мой, друг и дорогой хозяин, — обратился он к Витовту, — воздавши Богу Богово, можем поговорить и о земном!

Витовт только и ждал терпеливо этого мгновения, и они оба перешли крытым переходом из церкви в замковые залы.

После обоюдного представления свиты монархи прошли в отдельный небольшой, просто, но удобно убранный покой, где всё было приготовлено для совета, а в углу у окна, за особыми столами, сидели два королевских нотариуса, чтобы записывать принятые решения.

Ягайло, войдя, по обыкновению, помолился перед образом, висевшим в переднем углу и потом уже оглядел комнату. Заметив нотариусов, чинно вставших, при входе государей, он заметил.

— На этот раз, дорогой братец, нам кажется придётся отказаться от помощи этих панов, они, может быть, днём немы как рыбы, да во сне могут говорить. Так не лучше ли попросить их удалиться!

Витовт наклонил голову в знак согласия, и оба нотариуса беззвучно удалились. Ягайло пошёл за ними следом и собственноручно запер дверь на задвижку. И в ту же секунду бесстрастное, даже можно сказать суровое лицо его просветлело, на глазах засверкали слёзы, и он с величайшею нежностью бросился на грудь Витовта.

— Милый, ненаглядный, бесценный братец! О, как я люблю тебя, как ценю и уважаю глубоко. Как рвалось моё сердце к тебе, в нашу милую, дорогую Литву. О, как я счастлив, ступая по родной земле и обнимая тебя, моего дорогого брата!

При этих словах слёзы градом лились у него из глаз, и он просто душил Витовта в своих объятиях!

Беспечно добрый и безгранично доверчивый к своему двоюродному брату, Витовт, несмотря на многократные измены последнего, не выдержал, слёзы и у него хлынули, и они долго стояли обнявшись и рыдали. Недаром же история назвала их обоих плаксами!

— Давно бы так, Витовт, давно бы так, — говорил сквозь слёзы Ягайло, — пора тебе отстать от треклятых крыжаков и соединиться со мной. Уже я не тот, кем был когда-то, я теперь самовластный король Польский в Кракове, я всегда рад помочь родному против треклятых немцев!

— Пора, брат и друг мой, — воскликнул Витовт, — сбросить нам иго дерзких пришёльцев. Поморье, Новая Мархия, Прусские земли — искони колыбель Литовская! Жмудь, несчастная Жмудь! Что они с ней сделали?! Жилища спалены пожарами, нивы стоптаны, люди перебиты. Дубиса три дня кровью текла. Ужасно! Ужасно! Нет, пусть я сам погибну, пусть лишусь престола и жизни, но не будет больше крыжак хозяйничать в моей Литве.

Витовт говорил искренно, он не умел, подобно своему брату, актёрствовать, и рыдания душили его.

— А разве мои земли лучше ограждены от нашествия презренных грабителей? Они золотом и подкупом смущают глупых Пястовичей, и те продают им участки за участком. Они вторгаются в моё государство с законными, а то и подложными нотариальными актами в одной руке и с мечом — в другой. Глупая лапотная шляхта Великой Польши не хотела до сего дня понимать, кто им враг, кто друг, и смотрела на малополян хуже, чем на крыжаков! Для них я был кто? Не польский король, а король в Кракове, не больше. Но я сбил им эту спесь, теперь я законный король единой, неразрывной, нераздельной Польши. И я предлагаю тебе, мой брат и друг, неразрывный союз на одного общего врага — немцев-рыцарей! Пусть что хотят говорят глупые Пястовичи, и мудрые шляхтичи Великопольские, один у нас общий враг — немец. Давай же руку, союз на жизнь и смерть!

— На жизнь и смерть! — повторил громко Витовт и с восторгом протянул свою руку Ягайле.

— Вот теперь, брат и друг, когда мы сговорились в главном, когда надо только записать когда и куда двигать войска, вот теперь нужно бы призвать человека грамотного и не болтливого, чтобы он всё записал нам для памяти. Только вот что, дорогой брат, тебе хорошо, ты на всех языках сам грамоту знаешь, а ведь я этой мудрости не обучен, так писать-то надо по-русски, а то мой чтец и ближний советник Николай Тромба не разберет, пожалуй и мне переврет.

— На что же лучше, пусть он сам и записывает, коли ему тебе читать придётся.

— Вот этим ты меня превыше всего одолжил, я верю в этого разумного человека, он ни одного слова не скажет не подумавши и из дому не выходит, не прослушав двух обедень!

Последняя аттестация не очень понравилась Витовту, но выбора не было, и он согласился пригласить на первый военный совет Николая Тромбу, коронного подканцлера, с которым ему приходилось и прежде сталкиваться и на войне, и в совете. Муж ума проницательного, литвин душою, но царедворец до мозга костей, Николай Тромба подражал во всём своему повелителю и успел заслужить его полное доверие! И, что всего важнее, ни разу не обманул его!

— Я согласен, пан Николай — муж войны и совета, — сказал