Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

Дело в том, что владелец Дрезденка Ульрих фон дер Остен был недоволен немецким режимом и ещё раньше, а именно в 1402 году вошёл в соглашение с князем Ягайлой: в случае смерти без наследников передать свою крепость польскому королю.

Реден — один из орденских замков

В это время рыцари купили Новую Мархию, а потому фон дер Остен обещал немедленно передать свой замок полякам, получая за него взамен земли внутри королевства. Но он был тоже немец — свой своим поневоле друг. Гостя в Мариенбурге через три месяца после торжественного обещания и присяги, данной Ягайле, он продал эту важную в стратегическом отношении, крепость немецким рыцарям, и те, не теряя времени, тотчас заняли её сильным отрядом!

Узнав об этом неслыханном вероломстве, король Ягайло, вообще очень скромный и милостивый, вдруг воспылал справедливым негодованием, в присутствии панов Рады[70] бросил свой жезл и воскликнул:

— Не бывать мне королём польским, если крестоносцы не возвратят Дрезденка!

— Виват! Да здравствует король! Война немцам! — грянули советники королевские, кипевшие жаждой мести к бесчестным чужестранцам, попиравшим грязной пятою одну за другой коренные польские области.

Их удерживало только одно миролюбие короля, и всякий повод к войне был ими принимаем с восторгом. Но действовать одни, без союзников, поляки не решались. Слишком велика была сила рыцарей, слишком велико их влияние в Европе. Да и на кого они могли рассчитывать в Европе?

Император Сигизмунд прямо высказался за рыцарей, венгерский король Вацлав держался двусмысленно, только ожидая присылки немецких денег, чтобы стать на их сторону. Ближайшим союзником мог быть только Витовт, но он не только не желал разрыва с крестоносцами, но даже дружил с ними, то посылая свои дружины, то сам отправляясь в Жмудь, чтобы прекращать восстания народа против притеснителей-немцев! Так всё это казалось, с первого взгляда, польским панам, так об этом думал и сам Ягайло, не понимая до этого дня всей грандиозности великого замысла своего двоюродного брата Витовта.

Витовт же понимал, что нельзя тревожить врага, хотя бы смертельного, пока не уверен, что можешь поразить его насмерть. Одна Литва могла только кое-как защищаться от нападения рыцарских полчищ благодаря своему болотистому и лесистому положению; но она не могла рисковать на свой страх идти войной против столь могущественного врага. Двуличие польских панов, уже несколько раз доводившее его до крайности и заставлявшее спасать свою жизнь у врагов Литвы — рыцарей, было ему тоже хорошо известно. Он всё ждал, пока оскорблениями и захватами немецкие хищники выведут из себя гордых польских панов — и вот он дождался: спор из-за Дрезденка и, в особенности, захват пятидесяти барж с хлебом, сплавляемых по Висле по приказу польского короля, чтобы помочь голодающей Жмуди, крайне оскорбили панов Малой Польши[71].

Ягайло наконец вышел из себя, момент был избран удачно, и тайный посол Витовта, молодой Бельский, прислал из Кракова известие, что король жаждет свидеться с Витовтом и назначает для съезда Брест-Литовск.

Надо сказать, что за год перед этим умер всеми уважаемый великий магистр Тевтонского ордена Конрад фон Юнгинген, человек мирный, всегда избегавший войны, и его место занял новоизбранный великий магистр Юлиус-Ульрих фон Юнгинген, младший брат Конрада, человек совершенно иного духа и закала. Рыцарь в душе, он презирал монашество, верил только в силу меча и, хотя был очень набожен, носил на груди десяток реликвий, но несколько раз говорил:

— Если бы я мог, я бы на весь свет оставил одного попа, да и того бы замуровал в высокую башню, чтобы он не мог мешаться в светские дела!

Он бредил турнирами, рыцарскими обрядами, войной, завоеваниями и сразу круто повернул все политические отношения с соседями.

Ещё не зная о соглашении Ягайлы и Витовта, он отвечал на дипломатический протест короля польского против захвата Дрезденка очень ядовито и позволил себе написать в письме к королю фразу, которую можно было понять двояко, как комплимент королевскому уму или как ядовитую насмешку. Паны Рады, переводя письмо Ягайле, который не знал другого языка, кроме русского, и был совершенно безграмотен, постарались придать ей именно этот оскорбительный смысл.

Король вознегодовал ещё сильнее, позорно выгнал немецких послов и сказал, что он кровью смоет подлые строки.

Рыцари испугались. Они ещё не были готовы к походу, а главное, к ним ещё не прибыли знатные европейские гости-рыцари, их главная сила и источник доходов. Они послали извинительное письмо и просили прощенья! Это была обычная немецкая уловка, практикуемая немцами до наших дней. Ягайло ничего не ответил, но, тяжёлый на подъем, он был также непоколебим в решении. Мечта свергнуть позорное немецкое иго глубоко запала ему в душу, и он с восторгом откликнулся на приглашение своего двоюродного брата и боевого товарища Витовта, звавшего на свидание.

Глава XXV. Свидание братьев

Звучно и радостно звучали колокола на всех колокольнях Брест-Литовска, торжествуя съезд двух сильнейших монархов тогдашнего славянского мира. С вечера прибыл великий князь виленский, киевский и русский Витовт, и остановился в королевском замке. Рано утром прибежавшие гонцы дали знать, что король Ягайло (Владиславы), ночевал в трёх милях и к полудню будет в Бресте.

Весь город, стар и мал, спешили за стены укреплений — посмотреть на царственных гостей. Громадные толпы запружали не только соседние поля, но далеко по варшавской дороге виднелись массы любопытных, собравшихся из окрестных сел и посадов посмотреть на королевский поезд.

После долгого ожидания вдали показалась группа всадников; они быстро скакали, расчищая дорогу следовавшему за ними поезду, состоящему более чем из пятисот саней, запряжённых четверками и шестериками лошадей с форейторами.

В передних санях сидел укутанный в просторную соболью шубу, наброшенную на простой бараний полукафтан, крытый серым сукном, человек высокого роста с длинным и узким лицом. Тонкие седые усы висели ниже подбородка, тщательно выбритого. Узкие глаза смотрели как-то странно и беспокойно, словно они не могли остановиться на одном предмете. Нос был довольно длинный, слегка