Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд - Клайв Баркер

— Разумеется, в прошлом я проводил лечебные курсы со своими пациентами. Но, сугубо между нами…

Он слегка похлопал ее по руке. Отеческая ладонь на тыльной стороне ее ладони. Вероятно, предполагалось, что сейчас она смягчится, обретет уверенность, может быть, расслабится.

— Между нами, это лишь разговоры. Бесконечные разговоры. Ну, если честно, какая от них польза? У всех есть проблемы. Вы ведь не можете избавиться от них, если просто выскажете их, верно?

«Ты — не женщина. Ты не выглядишь как женщина, ты не чувствуешь себя женщиной».

— Вы что-то сказали?

Она покачала головой.

— Мне послышалось, вы что-то сказали. Пожалуйста, не стесняйтесь, будьте со мной откровенны.

Она не ответила, а он как будто устал притворяться ее лучшим другом. Он встал и подошел к окну.

— Думаю, лучше всего для вас будет…

Он стоял против света, закрывая его, заслоняя вид на вишневые деревья на лужайке перед окном. Она глядела на его широкие плечи и узкие бедра. Образцовый мужчина, как сказал Бен. Такое тело создано не для того, чтобы вынашивать детей. Оно должно переделывать мир. А если не мир, то чей-то разум.

— Думаю, лучше всего для вас будет…

Что он может знать, с такими бедрами, с такими плечами? Он слишком мужчина, чтобы понять в ней хоть что-нибудь.

— Думаю, лучше всего вам подойдет курс успокаивающих препаратов…

Ее взгляд остановился на его талии.

— …и отдых.

Ее разум сконцентрировался на его теле, прикрытом одеждой. Мышцы, кости и кровь под эластичной кожей. Она рисовала это тело со всех сторон, оценивала, прикидывая его силу и упругость, а потом покончила с ним Она подумала: «Будь женщиной».

Как только ей пришла в голову эта нелепая мысль, его тело стало менять форму. К сожалению, это было не то превращение, какие случаются в сказках; его плоть сопротивлялась волшебству. Она вынудила его мужественную грудную клетку сформировать груди — они вспухали, пока кожа не лопнула и грудина не раздалась в стороны. Его таз, словно надломленный посредине, тоже стал расходиться. Врач потерял равновесие, упал на стол и оттуда уставился на нее: лицо его побледнело от потрясения, он вновь и вновь облизывал губы, пытаясь заговорить, но рот его пересох и слова не рождались. Самые дикие изменения происходили у него в промежности: брызнула кровь, и внутренности глухо шлепнулись на ковер.

Она закричала при виде чудовищного абсурда, который сама и устроила, и отпрыгнула в дальний угол комнаты. Там ее вырвало в горшок с искусственным растением.

«Боже, — подумала она, — это не убийство. Я даже не дотронулась до него!»

То, что Жаклин сотворила сегодня, она держала при себе. Не стоит отнимать у людей сон и покой, заставляя их думать о столь странной способности.

Полицейские были очень любезны. Они выдвинули множество версий внезапной смерти доктора Блэндиша, хотя никто не сумел объяснить, почему его грудь распалась таким удивительным образом, сформировав два красивых (правда, волосатых) конуса.

В итоге пришли к выводу, что неизвестный маньяк в припадке безумия ворвался сюда, сотворил все это — собственными руками, молотком и пилой — и вышел, закрыв в кабинете безвинную Жаклин Эсс, погруженную в молчание, которое не мог пробить ни один допрос.

Таким образом, неизвестное лицо или лица отправили доктора туда, где ему уже не помогут ни таблетки, ни терапия.

На какое-то время она почти забыла об этом случае. Но проходили месяцы, и воспоминания стали возвращаться к ней как ощущение тайной зрелости. Оно мучило ее запретным наслаждением. Она забыла ужас, но помнила силу. Она забыла вину, что терзала ее после содеянного, и жаждала, жаждала сделать это вновь.

Только лучше.

— Жаклин.

«Неужели мой муж, — подумала она, — и в самом деле зовет меня по имени?»

Обычно она звалась Джеки, или Джек, или вовсе никак.

— Жаклин.

Он смотрел на нее своими невинными синими глазами. Точно как тот студентик, в которого она влюбилась с первого взгляда. Но рот его теперь стал жестче, и поцелуи были на вкус как черствый хлеб.

— Жаклин.

— Да.

— Я хочу поговорить с тобой кое о чем.

«Разговор? — подумала она — Должно быть, сегодня праздник».

— Не знаю, как тебе это сказать.

— А ты попробуй, — предложила она.

Она знала, что могла бы заставить его язык поворачиваться и произносить слова по ее вкусу. Могла бы заставить его сказать то, что хотела услышать. Например, слова любви — если она вспомнит, на что они похожи. Но какая от них польза? Лучше пусть будет правда.

— Дорогая, я слегка сошел с рельсов.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

«Еще как сошел, ублюдок», — подумала она.

— Это случилось, когда ты была не совсем в себе. Ну, ты знаешь, когда между нами почти все прекратилось. Отдельные комнаты… Ты же хотела отдельные комнаты… и я сошел с ума от злости. Я не хотел тебя расстраивать, так что ничего не говорил. Но я не хочу жить двойной жизнью.

— Ты можешь завести интрижку, если хочешь, Бен.

— Это не интрижка, Джеки. Я люблю ее…

Бен готовился произнести еще одну свою речь. Она знала эти речи: сначала ритуальные обвинения, а в конце все сводится к недостаткам ее характера Если он разойдется, его ничто не остановит. Она не хотела ничего слушать.

— …она совсем не похожа на тебя, Джеки. Она довольно легкомысленна Я полагаю, ты назвала бы ее пустой.

«Может, лучше прервать его сейчас, — подумала она, — пока он, как обычно, не завяжется узлом».

— Она не так впечатлительна, как ты. Понимаешь, она обычная женщина. Я не имею в виду, что ты ненормальная, ты просто не можешь справиться с депрессией. Но она не настолько чувствительна..

— Незачем, Бен…

— Нет, черт побери! Я наконец выскажусь.

«На моих костях», — подумала она.

— Ты никогда не давала мне объяснить, — говорил он. — Ты всегда смотрела на меня так, словно хотела, чтобы я…

— Умер.

— Чтобы я заткнулся.

— Заткнись.

— Тебе все равно, что я чувствую. — Теперь он почти кричал. — Ты всегда замкнута в своем маленьком мирке.

«Заткнись», — подумала она.

Рот его был открыт. Ей захотелось, чтобы Бен закрыл рот, и челюсти его захлопнулись, отделив кончик розового языка Он выпал из губ и приземлился в складках рубашки.

«Заткнись», — подумала она вновь.

Два идеально ровных ряда его великолепных зубов, скрипя, терлись друг о друга, перемалывали нервы и кальций. Розоватая пена стекала на подбородок, в то время как его рот проваливался внутрь.

«Заткнись», — продолжала думать она, и его младенчески голубые глаза ушли в глазницы, а нос вдвинулся в мозг.