Автобиография одной итальянской семьи - Санто Версаче

на отлично и без особых трудов с первого дня шел лучшим в классе. В шестнадцать лет, уже учась в Техническом институте, я впервые выступил в баскетбольной команде класса «B» ведущим в базовой пятерке игроков. Я был единственным, кому еще не исполнилось двадцати лет. Однако классический зубрила из меня не получился: я любил приударить за девчонками. В 1960-м, в год Олимпиады в Риме, меня включили в состав школьной группы старшеклассников, которая поехала на экскурсию в столицу. Мы посетили парламент, встречались с председателем палаты депутатов Джованни Леоне, побывали в музеях Ватикана и видели дерево, о которое разбился автомобиль Фреда Брускальоне[8]. Еще через два года мы снова поехали в премиальную поездку, которую оплачивало Министерство народного просвещения. Мы побывали в Болонье, Венеции, Триесте, Фьюме, в Пуле, Любляне и Загребе и доехали до самых Плитвичских озер с их экзотикой.

Путешествия меня воодушевляли и в то же время только увеличивали любопытство. Я еще не представлял себе, что в будущем меня ожидают путешествия куда более долгие и даже кругосветные за несколько дней. В тот момент, когда имя Джанни Версаче стало брендом международной фирмы, я летал из одного конца земного шара в другой, даже не думая о количестве километров: дефиле в Париже, встреча в Нью-Йорке, открытие бутиков в Азии и Австралии запросто могли уложиться в одну неделю. Остановки были короткими, и я, может, и успел бы больше насладиться прелестями туризма, но на это не было времени, да и сам я себе этого не позволял.

Чувство ответственности было всегда при мне, как в школьные времена.

Когда я поступил учиться на бухгалтера, я не был уверен, что смогу продолжать учебу. Числами я увлекался уже давно, и мне казалось, что это самый надежный выбор, который в любом случае сможет мне гарантировать достойное будущее. В то время в Калабрии не было университета, ближайший находился в Мессине, на Сицилии. Туда я и поступил. Мне очень нравилось ездить туда и обратно на пароме, пересекая узкий пролив. В летние месяцы это была настоящая поэзия!

Я закончил торгово-экономический факультет. На церемонию вручения диплома приехала только Донателла, которой уже исполнилось тринадцать. Она была счастлива и волновалась больше меня, хотя, наверное, тема моего диплома «Экономический эффект затрат населения» для нее, еще почти ребенка, звучала не особенно понятно. Она с любопытством разглядывала дипломную работу в красной матерчатой обложке с золотыми буквами и, думаю, была горда, что я достиг желанной цели.

Папа и мама были заняты работой, Джанни вообще находился неизвестно где. Может, ездил по Италии, потому что и он уже работал. Он занимался бутиком, открытым три года назад, расширением и развитием маминого ателье.

Шел злополучный, изменчивый и полный событий 1968 год. Хотя Мессина и не походила на Милан или Рим в смысле социальной напряженности или вооруженных столкновений, в ней тем не менее шло большое брожение, развившееся за последние годы.

Я поступил в 1963 году и проучился три года, сдавая все экзамены в срок и с наилучшими оценками. В течение этих лет я получал стипендию в триста шестьдесят тысяч лир в год. Мне даже удалось купить себе автомобиль, светло-серый «шестисотый» «Мерседес». Для ребят моего поколения это было солидное приобретение, которое, во‐первых, закрепляло за тобой статус взрослого человека, а во‐вторых, обеспечивало полную свободу передвижения. Вскоре и Джанни обзавелся автомобилем, небесно-голубым «пятисотым» «Мерседесом». Автомобильные права в то время считались чуть ли не главным документом, да, по сути, так оно и было.

Джанни мог на равных разговаривать и с интеллектуалами, и с артистами, не испытывая при этом ни робости, ни чувства неполноценности.

Незадолго до того как шестьдесят восьмой год изменил политику университетов, еще действовала студенческая организация UNURI (Unione Nazionale Universitaria Rappresentativa Italiana), т. е. Ведущее национальное объединение университетов Италии. Она была основана сразу после войны и заменила собой студенческие организации времен фашизма. Сразу после событий 1968 года[9] организация была распущена. UNURI являлась органом представительным. Я баллотировался в 1965 году и прошел первым от левого крыла Мессинской организации студентов, а потом был номинирован в ORUM (Organismo Rappresentativo Università di Messina), то есть в Главную студенческую организацию Мессинского университета. ORUM выдвинула меня как своего представителя, а кончилось тем, что я вошел в Национальный совет UNURI. Кроме того, я стал заместителем секретаря Социалистической молодежной федерации, которая занималась проблемами семейных традиций. Однажды в Реджо-Калабрии прошли одновременно сразу две противоположные манифестации: на одной площади фашисты праздновали день памяти Муссолини, а на другой собрались мы, представители левого крыла. Я выкрикнул: «Фашистская полиция!» – и за мной погнались двое полицейских. Петляя по переулкам, я оторвался от погони и забежал в дом знакомого портного, который теперь жил в нашем бывшем доме. И, пока на площади возле полицейского управления группа нацистов кричала «Долой Версаче!», я спокойно играл в карты с симпатичным портным.

Для меня UNURI стала первым настоящим политическим опытом. В конце концов, это была прекрасная арена для многих увлеченных молодых людей, которые потом стали заметными в политической жизни высочайшего уровня, от Беттино Кракси[10] до Марко Паннеллы[11], принимая в ней самое активное участие, что неудивительно. Мы все родились либо в конце войны, либо сразу после войны. Наши родители выросли при фашистах. В нас проявилась жажда диалога, жажда настоящей демократии. Мы понимали, что участие в общем деле – необходимый инструмент для нас не только как для граждан, но и для каждого как личности.

UNURI растеклась множеством ручейков политического потока, и без того разделенного 1968 годом. К тому времени я уже закончил учебу и был вне университета, хотя и успел принять участие в его первом захвате.

Между тем извне тоже что-то назревало, даже в Реджо. Я хорошо помню лето 1969 года, так называемое «Лето любви» в Калабрии. Сказать о нем «страстное» или «чувственное» означало ничего не сказать. Точно так же, как наши ровесники в далекой Калифорнии, мы впервые возвращались домой под утро все вместе, и парни, и девушки. В период между этим летом и летом 1970 года рухнули все преграды. До сих пор, прежде чем начать встречаться с девушкой, надо было навести справки о ее семье и происхождении, о количестве в семье братьев и сестер, и к тому же о всей родне. Все это было очень сложно, старомодно и смешно. Мир взаимоотношений полов и взгляда на женщину застыл на уровне XIX века.

А потом произошел настоящий взрыв нового стиля поведения, нового отношения к поступкам. Девушки стали носить мини-юбки, курить и наконец-то обрели свободу самим решать, избавляться или нет от предрассудков. Дух времени взбунтовался против общества репрессивных традиционалистов.

Калабрия тоже потребовала автономии. Именно в