Автобиография одной итальянской семьи - Санто Версаче
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самая младшая из сестер, она обладала маршальской хваткой и всегда брала на себя командование, действуя исключительно в общих интересах.
Маленький Джанни ползал среди оборок и кружев, пока мама булавками выправляла силуэты одежды прямо на клиентах.
Она в любых обстоятельствах бросалась в бой, чтобы защитить нас, детей, поскольку знала нас, как никто другой. Например, когда Джанни еще находился в детском саду при монастыре (монахинь он терпеть не мог и называл «портяночными головами»), маму однажды вызвали туда, и в голосе монахини звучала большая тревога. Если верить монахине, то ребенок чуть ли не с пеленок стал уже сексуальным маньяком. Доказательством его преступной деятельности послужили нарисованные им портреты звезд кинематографа: Софи Лорен, Джины Лоллобриджиды и Сильваны Мангано. На рисунках он одевал актрис в платья собственного изобретения, которые подчеркивали все изгибы и выпуклости их тел, причем ничего не убавлял и не прибавлял. Он объяснил геометрическую концепцию рисунков: каждая из актрис получила оценку размера груди в квадратиках. Грудь Лоллобриджиды оценивалась четырьмя квадратиками, грудь Лорен – пятью, а грудь Мангано – шестью. Метод оценки вполне себе научный. Мама приняла к сведению, монахини успокоились, а мы потом еще долго не могли успокоиться и хохотали от души.
* * *
Мой отец Антонино, которого все называли просто Нино, остался сиротой в пятнадцать лет. У него было три брата и сестра. Самый старший из братьев, Доменико (по-домашнему Мими), заменил ему отца. Нино был феноменально одаренным спортсменом: чемпионом по велосипеду и кроссу, отличным футболистом (играл в левой защите и левой полузащите). А вот вступительные экзамены в гимназию провалил и поступил на самое легкое отделение лицея: педагогическое.
Перед смертью его отец, то есть мой дед по отцовской линии, которого, как и меня, звали Санто, взял с него клятву, что он получит диплом. Клятву он сдержал и диплом учителя получил. По специальности он никогда не работал, зато непрерывно учил нас. Учил всему сразу: литературе, жизни, мудрости и мужеству. Он постоянно что-то нам рассказывал или брал в руки книгу, приучая нас к этой замечательной привычке. Прежде всего ему это удалось со мной, потому что мы очень друг другу доверяли.
Мой отец был ребенком двух войн сразу. Он родился в 1915 году в Бовалино, маленьком местечке на побережье. Во время Первой мировой войны он был ребенком, во время Второй мировой – уже взрослым юношей. В Калабрии, где все закончилось гораздо быстрее, чем на Севере, Вторая мировая война прежде всего привела к всеобщей бедности. Уже в 1943 году мы освободились от немцев, но нам еще предстояло встать на ноги.
Несмотря на все свидетельства о том труднейшем времени, а может, и благодаря им, молодежь поколения моих родителей обладала колоссальной жизненной силой, огромным желанием строить и, что вполне естественно, любить. Франка и Нино как раз и поженились в 1943 году.
Они познакомились, как и все знакомились в то время: сначала осторожно приглядываясь друг к другу издали, потом постепенно сближаясь и наводя справки друг о друге, пытаясь понять, кто такой твой избранник и чем он занят. Получался долгий любовный танец ухаживания, причем чем серьезнее были намерения, тем сдержаннее проявления интереса.
Отец был парнем робким, но очень живым. Когда он увидел маму, которая была на пять лет моложе, она его поразила: не только красотой, но и элегантностью, отличавшей ее от всех девушек города. Он захотел с ней познакомиться и прибегнул к хитрой стратегии: попросил сестру Марию заказать платье у Франки. Думаю, что он завоевал маму благодаря своей спокойной внутренней силе. Должно быть, у них было много общего. Для тех, кто верит в эти вещи, мои родители принадлежали к одному знаку зодиака: оба были Близнецы. А Близнецов отличает общительность, чисто меркурианский ум, живость и грация.
В то время швейная мастерская была на подъеме. Франка рассчитывала обзавестись пятнадцатью работницами, и учиться к ней приезжали девушки и из Реджо-Калабрии, и из всех окрестных местечек.
Мама была очень независимой. Выйдя замуж, она даже мысли не допускала что-то изменить в своей жизни, как поступали обычно ее ровесницы. Она начала работать. Изменилось только имя на фирменных этикетках на ее изделиях: теперь вместо ФРАНКА ОЛАНДЕЗЕ там значилось: ФРАНКА ВЕРСАЧЕ, РЕДЖО К.
3
Через десять месяцев после бракосочетания мама произвела на свет первого ребенка: Тинуччу. Поскольку она не планировала делать перерыв в работе ателье, она взяла в помощницы нашу кузину Элеонору, по-домашнему Нору.
Вероятно, вы уже поняли, что у нас на Юге уменьшенные имена, особенно тогда, когда имя, данное при крещении, слишком длинно, дело не только обычное, но и обладающее особым смыслом. Это разнообразный код обозначения привязанностей, степени родства и различий.
Нора стала для нашей семьи, да и до сих пор является человеком огромной важности. Она живет в доме, где мы выросли. На кнопке домофона значится «Версаче Антонино», как в год нашего приезда в 1972 году.
Я разговариваю с ней каждый день. Нора – наша историческая память. Как бы так о ней рассказать, чтобы вы поняли? Попытаюсь, конечно. Когда она переехала к нам жить, ей едва исполнилось двенадцать лет. Она была падчерицей Доменики (то есть Микины, как звали ее мы, вот вам еще одно уменьшительное имя), одной из маминых сестер.
Микина вышла замуж за человека, у которого было три сына от первого брака. Он овдовел после рождения Норы. Своей матери Нора не знала: та умерла в родах. Она всем нам стала второй матерью и еще одной дочерью для нашей мамы, в общем – сводной сестрой, тетей, кузиной – всем на свете. Когда Джанни был еще маленьким и очень хулиганистым, она выполняла обязанности его адвоката, а когда он стал знаменитым стилистом, везде была с ним вместе в качестве официального сопровождающего лица для наиболее важных случаев. Он даже познакомил ее с леди Дианой! Я думаю, Нора первая догадалась о его гомосексуальных наклонностях. Это ее ни капельки не шокировало, скорее очень озаботило. Она часто говорила:
– Вот умру, кто тогда о нем позаботится?
Когда мой брат, не без пособничества любящей Норы, страстно увлекся портновским делом и стал помогать матери, я помогал отцу, не отходя от него ни на шаг. Я сопровождал его даже на кладбище, когда он шел навестить могилу Антонино, своего любимого дяди.
Годы спустя он рассказал мне об одной детали своих визитов. У входа на кладбище стояла статуя, изображавшая смерть: согласно классической мрачной иконографии, с
