Сиреневая драма, или Комната смеха - Евгений Юрьевич Угрюмов

начале… Сначала…

Лиза видела… Ну, с разгона: видела только отдельные части: руки с вильчато-

разветвлённой гладкой и желтовато-зелёной кожицей, пальцы-

глубоковыемчатые по краям реснитчатые и ланцетные, жилки, жи-ло-чки на

поверхности кистей – неясные голубые трепещущие… Лиза стала поднимать

глаза… три расстёгнутых пуговички-перловицы, открывающие ложбинку,

ямочку под названием «душка» – «душка» – всего лишь деревянная палочка во

внутренностях скрипки, но отзывается, как настоящая душа, на тончайшие

звуки страдающего любовью сердца, да что там говорить… в ней клокочут

слёзы, и клокочет же, радость, и ещё – в потаённый закоулочек так приятно

уткнуться носиком… так близко, наконец, так рядом, наяву… щёчки, губки,

такие милые…», – и вдруг, вместо лица – лицо господина с зонтиком в

фиолетовом берете… нет такого знака пунктуации, чтоб обозначил эту паузу.

Лучше написать словами: Па-у-за, – а уж потом, набирая снова темп: внучка

вскрикнула, закрыла глаза, хотела бежать… легкомысленная, но подумала и

дёрнула за шнурок…

…сатиры расшаркались, анютины глазки скосили глаза, а Куриная Слепота,

образовавшись в дверном проёме, запахла так, что нарисованные на толстом

картоне напольные часы зазвенели голубыми колокольчиками, в каждом из

которых сидела золотая пчёлка, потом бубенчиками, потом запели сопелями и

свирелями, пастушьими рожкáми, засвистели свистульками и, вместе с

курантами, стали наигрывать всякие пасторальные мотивчики, может даже

Пасторальную симфонию (внучка в этом не разбиралась). На многочисленных

циферблатах задвигались в пасторальных же танцах пастушки и пастушкѝ и

стали по-театральному разыгрывать идиллические (можно тоже сказать

пасторальные) сцены нежной любви. На других циферблатах закружились в

мерцающей карусели числа годового календаря, времени восхода и захода

Солнца, знаки Зодиака и шкала взаимного расположения планет. Барометры,

термометры, психрометры (не психометры, а психрометры1) и компасы

расположились по углам и добавляли в оркестровое звучание тиканий и

перещёлков. В комнату – нет! и комната, вдохнув (не вздохнув, а вдохнув)

жёлтого, как жёлчь духа Куриной Слепоты, уже стала паркетной, колонной…

под ослепительным, голубым в белых узорах потолком повисли большие,

круглые и золотые солнца, а в потаённых уголках, за колоннами, притаились:

1от греч. рsychros– холодный и …метр. Ничего общего с психикой не имеет и употребляется для измерения

относительной влажности.

18

лиловая и пунцовая полумгла, кобальтовый полумрак, карминная полутень и

штофные истома с негой, и казалось, что там брезжит Луна, и её всплески там, в

побрызгиваниях колючих звёздочек, поглаживают скользким лучиком

совершенные формы совершенных в своих порывистых и чувственных

движениях, вышитых серебряной гладью на чёрной драповой драпировке стен:

мифологических аполлонов с клитиями, марсов с венерами и зевсовс ледами…

Посейдоны с амфитритами там нежились, плутоны с персефонами ласкались,

персеи с андромедами прислонялись друг к другу, гераклы с деянирами

касались и возлежали, а атриды с хрисеидами, ахиллесы с брисеидами и

остальные ураниды, einfach (что значит – просто), блаженствовали. В открытые

на огород двери вплывали уже кавалеры и дамы во фрачных нарядах и бальных

убранствах: розы, георгины, гортензии, с наклеенными на румяные щёки, на

зелёные изящные шейки, на тонко-округлые плечи и на высокие перламутровые

груди всякими мушками – чтоб маки, нарциссы, ландыши и анемоны по

галантным знакам догадывались бы об их (роз и георгин) пылкой любви, об

ожидающей их (нарциссов, ландышей и анемонов) радости, о чести, которая

может выпасть на их же долю; или о неожиданной печали, или о болезни

(любовной же), о пролитых слёзках, о девственности, о безосновательной и

основательной тоске, о сердечном признании, об отказе и о: «люблю, да не

вижу»1.Маргаритки изысканно, загадочно и, как в настоящем театре,

надломлено переступали порог крохотными ножками; незабудки, фиалки,

гвоздики, с развевающимися за ними газовыми шарфиками всех цветов и

оттенков, шарфиками, которые тоже были не просто так, но которые тоже были

обращены к избранным кавалерам и тоже указывали на страстные желании, на

устремлённую верность, на целования, на свидания, на надежду, а то и

упрекали, сомневались и говорили: «довольно, хватит! »2; что же касается

1Из «Письмовника» Николая Гавриловича Курганова (1769 г.) «Роспись о мушках». Может кому-то будет

интересно узнать о значениях тайного языка мушек, так называемого «языка любви»:

Среди правой щеки – дева.

Среди лба – знак любви.

Промеж бровей – соединение любви.

Над правою бровью – объявление печали.

Над левою бровью – честь.

На висках – болезнь, или простота.

На правой стороне брады – смирение.

Посреди носа – злобство.

На конце носа – одному отказ.

Под носом – вертопрашество.

На правом усе – сердечная жалость.

Под бровью – люблю, да не вижу.

Под левым глазом – слёзы.

Среди левой щеки – радость.

Под левой щекой – горячество.

Среди губы – прелесть.

Из другого источника добавляю, что верхом неприличия считалось, когда мушек было больше трёх.

2Значения тайного языка цвета шарфиков и платочков:

Померанцевый – радость,

Маково-красный – желание,

Чёрный – печаль,

Тёмно-зелёный – верность,

Голубой – постоянство,

19

ветрениц – они без всяких особых приспособлений, лишь только подведя

сурьмой глаза, а усьмой брови…

Усьмой брови подведу,

Подведу глаза сурьмой,

За тобой я не пойду,

Сам пойдёшь за мной!

…и покачивая бело-жёлтыми кринолинами, сводили с ума молодых людей,

которые не сводили с них восхищённых глаз и предлагали им свои

всевозможные услуги.

Пасторальные мотивчики вместе с Allegro ma non troppo1(«Пробуждение

бодрых чувств по прибытии в село»2) подошли к концу, поздравив, таким

образом, прибывших с прибытием и окончательно пробудив и взбодрив чувства,

и приуготовив их к последующим актам. На кончике последней тоники (ах,

если бы это была си бемоль!3) дамы и кавалеры, разбившись парами, замерли

друг перед другом (кавалеры, откинув гордые головки чуть назад, одну руку,

согнутую в локте, поместив, при этом, за спину, а второй прикасаясь к кончикам

прозрачных пальчиков присевшей в грациозном книксенхене, опустившей глаза

долу барышни), замерли друг перед другом, образовав уходящую анфиладой

вдаль пестрейшую и ароматнейшую клумбу, и готовы были по первому же

сигналу начать танец.

… и танец начался.

… из репродуктора затомил и зашёлся такой гобой с валторнами,

кларнетами и флейтами, что тут же, сейчас же, хотелось растаять, раствориться,

превратиться самой в мелодию, чтоб окутывать, чтоб обхватывать,

обволакивать, оцеплять, опьянять, покрывать, зазывать, завлекать, развращать,

растлевать, раз… (расставьте сами, как говорит В.В. Набоков).

Клумба всколыхнулась…

Лиза почувствовала вдруг, сама увидела себя вдруг цветком.

Каким цветком?

А какие цветки растут в соблазнительных картинах маэстро Сандро

Боттичелли? Какие цветки источает из груди земная его Флорида, когда её

обнимает и целует зелёный от вожделения небесный Зефир? Самые красивые,

свежие и самые нежные… ни пионы, ни