Сиреневая драма, или Комната смеха - Евгений Юрьевич Угрюмов

любви и тянулся к ней всеми фибрами взбудораженной сиренью души.

Возлюбленная!

Она тоже тянулась к нему, и они шли, взявшись за руки, обнявшись, утопая

в хохочущем, бьющемся, пенящемся, переливающемся через край,

трепыхающемся (уф-ф-ф) упоении; они плыли…

Ты беги, челнок сосновый,

Ты плыви, как пузырёчек,

Как цветочек, по теченью!2

… и челнок их плыл, скользил поверх радостного многоцветия жизни, и

казалось, что мир вокруг только и ждёт момента-случая предоставить им

уютный уголок, норку, ложбинку, где они могли бы присесть и пить от чаши с

любовным напитком.

«Изольда сделала несколько больших глотков, потом подала кубок

Тристану, который осушил его до дна».

1Сирень содержит в себе страшную синильную кислоту, от чего и пахнет так дурманно. Достаточно 5/100

грамма синильной кислоты, чтоб отравить человека. Присутствие 1/10 гр. синильной кислоты в воздухе

достаточно, чтоб в этом воздухе вымерли не только насекомые, но и животные.

2Калевала.

15

К сожалению, в этом месте изображение расфокусировалось (может,

бабушка на кухне кастрюлькой…) и внучке только показалось вдруг, что

возлюбленный её похож на господина с зонтиком Кабальеро.

… упал занавес, сомкнулись покровы, тонкие и чистые, как любовь,

которую дарил Психее Купидон, когда она в своём сне ещё держала его в своих

объятиях, а нежный Зефир уже раздувал угли зажигающейся Зари (какая-то

тоже неприпоминаемая классика).

«Ах, бабушка!»

Внучкаоткрывала глаза и, совсем как птичка Психея, чувствовала себя

покинутой; божество упорхнуло и на губах остался сладкий вкус… а здесь – всё

как было: смятая накрахмаленная простыня, ночник, горевший всю ночь,

книжки по химии, ботанике и русскому языку… (здесь надо воспользоваться

случаем и сообщить, что внучка приехала к бабушке издалека, чтоб поступать в

педагогический институт на учителя биологии, а если не повезёт, то в техникум

на агронома, но, как видите, с этой сиреневой мятелью, пока, было не до

подготовки к экзаменам, и книжки лежали, пока, стопкой на полу).

Так вот утром, всё как было: смятая накрахмаленная простыня, ночник,

горевший всю ночь, книжки, павлин с аргусовыми глазками, похожими на

анютины, бабушка – «нашепчет на палочку, на камушек, на какой другой

пустяк»1, сирень, метеолы, парни, играющие и заигрывающие глазами из-за

штакетника – но только не он.

«Ах, бабушка!»

Сценачетвёртая

О неожиданных встречах. О нежных чувствах отдельных цветков и целых

клумб. О тайных знаках любви и о проникновенных валторнах, кларнетах,

флейтах и гобоях.

Заасфальтированные дорожки резали Парк Культуры и Отдыха на угловатые

неровные участки; работники паркового хозяйства, неутомимые, жадные до

работы гномы настилали асфальт там, где люди протаптывали их (дорожки).

«…потаённые уголки, уютные закоулки, тайные тропинки…» – «ах,

бабушка!» – ничего этого не было, и на «неведомых дорожках» не было ни

людей, ни следов, потому что, наверное, был будний день, и девушка гуляла в

своём, поэтому, потаённом же одиночестве, и её не оставляло ночное

сновидение. Всматриваясь поглубже, теперь ей уже казалось, что челнок их

плыл по не совсем прозрачно-изумрудной глади, что белые водяные лилии и

1Апулей

16

рыжие кубышки в своих хороводах не так уж и радовались их нежной любви;

она уже видела, что гладь подёргивалась морщинистой мутью, что белые

кувшинки-нимфеи бледнели и криво улыбались, будто вспоминали пузатого

изменщика Геракла, а жёлтые кувшинки-нимфеи и вовсе закрывали свои

чашечки, может быть, боясь не углядеть за своим легкомысленным эльфом,

который так и стремился слетать, посмотреть, то на удивительный закат, то на

восхитительный рассвет.

Но эта неприятная картина не задержалась в головке у внучки; лишь –

мгновение – влюбленные же не видят ничего перед собой… и Лизанька стала

рисовать в воображении портрет желанного, того, который жил в самом

последнем доме с правой стороны, по улице Тупичковой… окна, ручка двери, к

которой он притрогивается… заборчик… симпатичный; но чем больше

рисовала, тем больше портрет не походил на того…на того, который жил в

последнем доме по улице Тупичковой, а всё больше походил на того – на того, с

которым она так опьянено мчалась к ложбинке, хотя, точно – она никак не могла

понять кто же это такой.

Может протагонист надел не ту маску; ошибся; случайно; перепутал; и

теперь ввёл в заблуждение, и действие должно было принять другое

направление… может актёр, играющий второстепенные роли, подсунул – чтоб

подсмеяться с друзьями за кулисами?

Нет-нет! всё не так просто.

…внучка пришла в Парк, томясь любовью, чтоб попытаться в тишине, в

«потаённых уголках», как советовала бабушка, успокоить свои чувства. Тогда

она и не знала ещё, что предмет её страсти, там, в этом самом Парке, служит

кассиром, и ещё даже не знала как зовут… внучка пришла, потому что ноги, в

горемычной надежде, сами привели её сюда. Внучка сидела на скамеечке, к

которой ещё не успели проложить асфальтовую дорожку, и смотрела, как

жёлтые крапивные цветки разбрасывают фейерверками искорок пыльцу, и вдруг

она вспомнила, ясно поняла, что портрет принадлежит господину с зонтиком.

«Как же у меня в голове всё перемешалось!» – подумала, улыбнувшись (как

бледные лилии в сновидении), внучка Лиза и поспешила к парковым

аттракционам, чтоб ветер на самой высоте «Чёртова колеса» продул и развеял, и

освежил её горячую голову.

Протягивая деньги за билет на «Чёртовый аттракцион», в кассовом

окошечке внучка увидела нашего молодого кассира и вспомнила: зелёную

лампу, павлина, бубновую пятёрку и бабушку: «…случайность всё-таки сведёт

вас с ним…» – ах, бабушка!

Наступила пауза – у внучки не разжимались пальчики, которые держали

смятую купюрку; молодой человек-кассир пытался получить плату (билет

оторван, и хотелось бы получить). Потихоньку он выкручивал из растерявшихся

от случайной случайности пальчиков бумажку, и, наконец, она (бумажка)

оказалась у него вруках. Пауза вырвала из внучки и сновидения, и

представления, и понятия. Портрет Кабальеро распался; сложился зато,

настоящий, живой, прямо перед глазами, в окошке кассы возникший, желанный;

17

не весь (поясной портрет в раме сине-зелёной кассовой будки), но и это была

такая неожиданная радость, но и это уже привело нашу прелесть в любовное

томление (из которого она, собственно говоря, и не выходила). Лиза опустила

глаза и видела сначала, только отдельные части: руки, с вильчато-разветвлённой

гладкой и желтовато-зелёной кожицей (в том, что кожица была желтовато-

зелёной ничего странного не было, потому что так, жёлто-зелёно, отражалась на

«кожице» окружающая зелень дерев. О зелени дерев позже будет отдельно), об

этом эффекте, называемом „рефлекс“, хорошо знают художники – у них всегда

на милом розовом личике можно найти всякие-разные, не имеющие к личику

отношения, неприятные краски… о-о-о! о чём это я? В