Объявление войны. Убийство людей ради спасения животных и планеты - Кричащий Волк

Освободители спрашивают, стали бы эти люди придерживаться аналогичного мнения, если бы кто-то пришел за их пятилетним братом, чтобы забрать его на бойню, убить и съесть? Они бы позволили прикончить его, если бы были уверены, что ему причинят минимум боли в момент убийства? Или они сказали бы, что он рожден, чтобы жить, что никто не должен отнимать у него это право? Если бы убийцы возразили, что ребенок и так уже прожил хорошую жизнь, стало бы его убийство от этого приемлемым? Конечно, нет, восклицают освободители!

Некоторые убийцы животных оправдывают свои действия, говоря, что человек — это животное, а животные убивают друг друга. Дескать, люди просто живут по законам джунглей. Они не объясняют, почему, будучи животными, люди избрали путь паразитов и агрессивных хищников, нежели мирных травоядных. Они также не объясняют, как вышло, что от безжалостных зверей, убивающих и эксплуатирующих других животных, в большинстве стран принято ждать обходительного и добросердечного отношения к другим людям. Когда им задают эти вопросы, они машинально отвечают, что человек отличается от других животных. Каким-то образом люди заслуживают большего уважения. Для освободителей это заявление разоблачает предрассудок под названием спесишизм (убеждение в том, что животные — это низшие по сравнению с человеком существа).

Освободители говорят, что обращаться с животными, как с созданиями второго сорта и придавать им меньшую ценность, чем человеку, это черта, присущая даже некоторым стойким зоозащитникам. В качестве примера освободители приводят слова самопровозглашенного гуру американского движения за права животных доктора Тома Ригана. В своей книге «Дело о правах животных»[6] Риган заявляет, что жизнь собаки менее насыщенна и ценна, чем жизнь человека. Риган заключает, что смерть собаки причинит ей меньший вред, чем смерть человека причинит ему. Освободители говорят, что с такими друзьями, как Риган, животным не нужны враги.

Оценивать, насколько ценна или качественна жизнь собаки или любого другого существа — это не человечьего ума дело. Освободители считают подобные оценки признаками антропоцентризма. В конце концов, какое значение могут иметь подобные суждения? Если речь зайдет об уважении права на жизнь нашего соседа, не будет ровным счетом никакой разницы, насколько ценной мы считаем его жизнь. И неважно, является этот сосед собакой, улиткой, мухой, человеком, летучей мышью или жирафом.

Большинство людей испытывают трудности с тем, чтобы не ставить интересы людей выше интересов животных. Освободители говорят, что если бы люди обращались с животными, как с любимыми членами семьи, все они были бы веганами, не водили бы машины, участвовали бы в делах современного общества по минимуму и не боялись бы выказывать презрение к живодерам. Они бы отринули эксплуатацию животных и сфокусировались на их освобождении сегодня же, вместо того, чтобы пытаться убедить окружающих сделать это завтра. Большинство людей, однако, не желают делать последовательные шаги. В конце концов, они не хотят, чтобы их окрестили «экстремистами» их угнетающие животных друзья.

Животным не нужна информированность людей. Им нужна свобода от людей. Освободители объявили войну обществу, чтобы защитить свою семью от агрессии. Они уверены, что никогда не победят в этой войне, но не видят иного пути для спасения конкретных членов своей семьи от тирании общества.

В защиту своей позиции освободители спрашивают: что бы ты делал, если бы твою сестру ежедневно насиловали? Ты бы поддерживал с насильниками вальяжную беседу? Возможно, ты писал бы конгрессмену, который сам не чужд изнасилований? Или ты взял бы пистолет и отстрелил ублюдкам головы к чертовой матери? Освободители знают, какой вариант ответа предпочла бы их сестра.

Для них пришло время спасать тех животных, которых еще можно спасти, позволив этим невинным созданиям прожить жизни в естественных условиях (а не в тех, что придумал для них человек). Освободители благодарят удачу за то, что они живут в эпоху, когда у животных еще осталась дикая природа, пусть и уже существенно ограниченная. Освободители чувствуют, что могут что-то изменить. Потому что для каждого спасенного ими животного есть огромная разница между жизнью и смертью.

Глава 3

Гомо убийцус

Освободители махнули на человечество рукой. Для них цель сделать людей более этичными, чувствующими созданиями, способными уважать права животных, недостижима. У них есть две причины придерживаться такого мнения. Во-первых, большинству людей не свойственно уважать жизнь, если она не человеческая. Во-вторых, угнетение животных — это черта, свойственная нашему обществу. В этой главе я объясню, что имеется в виду под первой причиной, а вторую оставлю для следующей главы.

Когда мы размышляем о том, как должны обращаться с животными, мы рассматриваем этические принципы. Этикой обычно заведуют философы, которые апеллируют к человеческой логике посредством разумных аргументов относительно того, как люди должны себя вести. Однако освободители считают, что интеллектуальный подход к изменению человечества с этической, или моральной, стороны обречен на провал. Они думают так потому, что этика имеет небольшое отношение к рассудку. Любые доводы не дойдут до человека, вложившего денежные средства в определенную практику. Человеческий разум обладает колоссальной способностью изолировать себя от любых увещеваний, баррикадируясь от моральной аргументации.

Люди действуют, руководствуясь велением сердца, а не разума. Это знает каждый продавец. Он продают не сам товар, а чувства, которые этот товар вызывает в людях. Детям эта техника тоже хорошо знакома. Истерика со слезами куда более эффективна в работе с родителями в направлении выполнения желаний, нежели конструктивный диалог. Люди делают то, что, как они чувствуют, хорошо, и избегают того, что им кажется плохим. Они используют рассудок только для оправдания своих ощущений.

Философы — тоже люди. Они, подобно все остальным, начинают проповедовать то, как они чувствуют, правильно. Они пользуются интуицией и только потом формулируют аргументы для оправдания своих чувств. Обывателей, которым есть дело до этических принципов, касающихся отношений с окружающим миром, разумеется, привлекают философские теории и доводы, которые отражают и подтверждают то, что он и так уже чувствуют. Таким образом, интеллектуальные аргументы, призывающие людей относиться к животным с уважением, становятся неэффективными, если только люди уже не чувствуют, что животные заслуживают уважения.

Большинство людей даже не реагирует на интеллектуальные аргументы, касающиеся этики. Когда их спрашивают, почему они едят животных, они говорят, например: «Мне нравится вкус мяса». Когда их загоняют в угол доводами, показывая, насколько они непоследовательны в своем отношении к людям и животным, объясняя им, что они — спесишисты, они говорят: «Да, я — спесишист! Да, я непоследователен! Я смирюсь с этим». Даже после того, как ты покажешь им, что делают с животными на предприятиях интенсивного скотоводства и на бойнях, даже после того, как ты расскажешь им, что ежегодно эта участь настигает миллиарды живых существ, они продолжают есть плоть; разве что, возможно, отводят глаза, проходя мимо наиболее живописных мясных лавок. Их поведение — это явно не вопрос невежества. Просто слова не действуют на глухих. Потому что слова не способны изменить поведение людей. Это могут сделать только чувства.

В качестве простой иллюстрации этой истины освободители приводят пример работников скотобоен. Этим людям совершенно ясно, что они делают. Нет смысла говорить им об убийстве животных. Они легко уживаются со всеми имеющимися фактами. И продолжают убивать. Почему? Освободители утверждают: так происходит потому, что люди хоть и знают, что делают, но не чувствуют, насколько это плохо.

В итоге освободители приходят к выводу, что прибегать к этике, желая доказать «доказать» тот факт, что право животных на жизнь нужно уважать, бесполезно. Просто одни чувствуют, что эксплуатировать животных неправильно, а другие приемлют использование животных для собственных нужд. Все аргументы в пользу эксплуатации — лишь занавес, игры разума, призванные оправдать чьи-то чувства. Вот почему освободители считают, что нам никогда не освободить животных, беседуя с угнетателями об этике.

Они спрашивают: «Почему одни люди уважают животных, а другие — нет?». Они знают, что для ответа на этот вопрос, нужно задать другой, более глубокий: «Что заставляет человека считаться с нуждами окружающих?». Ответ прост: человек принимает в расчет чужие чувства, только когда это касается его собственных, особенно если речь идет о боли или удовольствии. Если нам кто-то нравится, нам доставляет удовольствие проводить с ним время. Наше поведение к этому человеку мотивировано наслаждением, которое мы получаем от близости к нему. При этом мы будем всячески избегать персоны, которая причиняет нам боль. До тех пор, пока кто-то будет делать нам добро или зло, пока кто-то будет влиять на нашу жизнь, мы будем задумываться над тем, как вести себя с этим человеком.