Жаворонки ночью не поют - Идиллия Дедусенко

И всё. Как в воду канул. Больше ни письма, ни похоронки. Бабушка и мама писали запросы и получали ответы: «В списках убитых и раненых не значится». Раз не значится, то, наверное, живой.

— Может, на какой секретной службе, откуда и писать-то нельзя, — обнадёживала себя бабушка. — Он у меня парень с головой.

А сама украдкой вздыхала и долго смотрела на большую фотографию, с которой улыбался молодой командир Алексей Колчанов. Фотографию бабушка отдавала увеличить с той, которую он прислал в первые дни службы на западной границе. Шли недели и месяцы, а сын не объявлялся. И бабушка сдала. Даже немного похудела, будто каменную статую слегка обтесали, не тронув только тяжелые отёчные ноги.

Зойке надоело лежать, тем более, что всё равно ничего не могла придумать. Она слегка приоткрыла глаза и увидела, что бабушка стоит на коленях и, глядя на портрет дяди Алексея, молится. Потом бабушка повернулась к тумбочке и тоже что-то зашептала, молитвенно сложив руки. Зойка перевела взгляд на тумбочку и увидела маленькую фотокарточку отца, прислонённую к шкатулке. Зойка поняла: бабушка боялась, что и он сгинет, как младший сын, неизвестно где и куда.

Нельзя же так, чтобы сразу оба пропали! Так не бывает! Нельзя же! Зойка тихо соскользнула с кровати, обхватила бабушку за плечи и прошептала, сдерживая слёзы:

— Бабушка, не надо, ну не надо.

— Подглядывать — грех, — смутилась бабушка.

— Я не подглядывала, я нечаянно. Они живы, бабушка, живы!

— Так, конечно, живые, а то как же…

Но Зойка видела, что сама бабушка в этом уже сомневается.

В кровати за ширмой завозилась мать. Она сдерживала мучительный кашель, и оттого дыхание у неё было прерывистое, тяжёлое, свистящее. А может, на этот раз она сдерживает слёзы?

Зойка никогда не видела, чтобы мать плакала, только день ото дня грустнее становились её глаза да глубокие скорбные складки залегли у рта. Первое время, как отец замолчал, мать сама выходила навстречу почтальонке, а теперь, завидя её, прячется в комнату. Боится, что придёт с плохой вестью. Но разве от неё спрячешься? Плохая весть, как болезнь, всё равно настигнет, говорит бабушка.

Всю неделю мать ходила на фабрику, как называли швейный цех горкомбината. Там на серой стене висел большой лозунг, выведенный нетвердой рукой: «Всё для фронта!» Это Юрка старался по маминой просьбе. Когда швеи поднимали головы от машинки, им в глаза бросались красные буквы на белом листе бумаги: «Всё для фронта!» И они не жалели себя. Каждый клочок материи, оставшийся после ватников, тоже шёл в дело — из них шили рукавицы для бойцов.

Дома, конечно, такого лозунга не было, но дух его витал в их небольшой опрятной комнате. И по воскресеньям мать тоже сидела за машинкой или вместе с бабушкой вязала теплые носки, которые потом отправляли на фронт.

Мать вышла из-за ширмы, как всегда, обмотав тугую косу вокруг головы. Она сняла с тумбочки фотокарточку отца и строго сказала, не глядя на бабушку:

— Прекратите это, мама.

— А я — ничего. Что же, мне на своих сынков и посмотреть нельзя? Ой, я ж картошку варить поставила!

Бабушка неловко заторопилась к двери. Тут она столкнулась с Юркой, который вошёл недавно и молча наблюдал за происходящим.

— Мам, а я сон видел, — вдруг сказал Юрка.

— Ну ладно! — испуганно оборвала мать. — Куда ночь, туда и сон.

— А я хороший видел, — упорствовал Юрка. — Правда, мам.

Мать выжидающе посмотрела на Юрку, и он понял, что можно рассказывать.

— Будто я замахал руками и полетел прямо над нашими домами, над нашей улицей.

— Растёшь, сынок, — скупо улыбнулась мать.

— А потом смотрю, по нашей улице, как по воде, корабль плывёт, белый-белый. Плыл, плыл и около нашего дома остановился.

Мать побледнела.

— Пустой корабль, что ли?

Юрка часто-часто заморгал глазами, глядя в застывшее лицо матери, а потом с воодушевлением сказал:

— Нет, мам, не пустой! Смотрю, папка наш стоит на палубе и мне рукой машет!

— Врёшь, небось, — тихо вздохнула мать.

— Нет, мам, не вру, — сказал Юрка, но без прежнего воодушевления.

Зойка испытующе смотрела на брата: врёт или не врёт? Юрка покосился на неё и шмыгнул носом. Зойка догадывалась: корабль-то он видел, только наверняка пустой. У неё защемило сердце, и тоскливая волна медленно поднялась от коленок к горлу.

Мать стояла спиной к Зойке и надсадно кашляла, отчего плечи её мелко и часто вздрагивали. У Зойки сердце разрывалось, когда она слышала, как кашляет мать, видела её поблёкшее лицо. Зойку охватывал панический страх: «А что, если мама умрет?» Нет, нельзя так, чтобы в одной семье было столько горя. Дядя Алексей пропал без вести. Скорее всего, нет его уже на этом свете. Отец тоже молчит. Мать на глазах сохнет. Наверное, не врал Юрка: будет письмо, должно быть письмо!

— Эй, Колчановы, дома кто есть?

Кричала почтальонша. Зойка сразу уловила, что голос у нее весёлый, обнадёживающий. Ну, конечно, письмо! Мать, наверное, тоже по голосу тёти Даши догадалась, что она пришла с хорошей вестью. И кинулась к двери. Почтальонша уже стояла у порога (не поленилась по ступенькам взойти!) и снова кричала:

— Колчановы! Спите, что ли? Почту получайте!

— Входи, входи, Даша! — мать распахнула дверь.

— Да некогда мне, вон ещё сколько домов обойти!

— Ты уж войди, Дарья, — сказала бабушка. — Добрую весть за порогом не держат.

— Ох, ну ладно, — согласилась тётя Даша, — чуток передохну. С радостью вас!

Она протянула треугольничек, сложенный из тетрадного листа. Юрка первым подскочил и выхватил его. На письме стоял обратный адрес: полевая почта, Д. Колчанов.

— Я же говорил! Я же говорил! — радостно орал Юрка. — Вот он, корабль!

— Корабль? Какой ещё корабль в нашей-то степи? — громко удивилась тётя Даша.

— Да сон он видел! — радостно доложила мать. — Вот к письму!

— На-ка вот, Дарья, чайку с мёдом попей, — подвигала бабушка почтальонше чашку.

— С мёдом хорошо, — согласилась тётя Даша, — это я люблю.

— Читай же письмо, — нетерпеливо сказала мать Юрке.

Письмо перечитывали несколько раз. Вот, оказывается, почему отец молчал: был слегка ранен в руку, лежал в полевом госпитале. Сам писать не мог, а просить никого не хотел, чтобы дома не испугались чужого почерка. Теперь всё хорошо, и он вернулся в свою часть.

— Может, и Алёшенька где-нибудь в госпитале, — сказала бабушка. — Беда не приходит одна, а и радость тоже компанию любит.

— Да живой Алёшка, сердцем чувствую, живой, — сказала мать. — Ты, случаем, не два корабля видел? А, Юрка?

Юрка засмеялся, отозвавшись на шутку, но теперь-то Зойка окончательно догадалась, что корабль он видел пустой. В приметы она не верила, в сны тоже, а всё же не могла отделаться от тревожного чувства: ведь это война, пока письмо шло, могло что угодно случиться.

— Может, ответ подождешь? — попросила мать тётю Дашу. — Мы быстренько. Всего-то несколько слов и напишем: мол, так и так, весточку получили, жди подробное письмо. А то ж он там тоже беспокоится.

— Ох, Настасья, когда ждать-то?

— А ты ещё чайку с мёдом, — бабушка придвинула блюдце поближе к тёте Даше.

— Ну ладно, пишите, — сказала она, принимаясь за третью чашку чая.

Юрка быстро вырвал листок из тетради.

— Да, — довольно изрекала почтальонша, прихлебывая чай. — В морозы-то как хорошо медок-то.

А Юрка тем временем уже писал отцу под диктовку матери.

— Где мёд брали? — поинтересовалась тётя Даша. — У Демьяновых?

— У них, — ответила бабушка.

— Так дерут же они!

— А что делать? — вздохнула бабушка. — Зойку надо на ноги поднять.

— Ох, уж эта хвороба…что делает! — сочувственно сокрушалась тётя Даша.

— Я уже совсем здоровая, — вмешалась Зойка. — Работать скоро пойду.

Мать, диктовавшая Юрке письмо, остановилась:

— Куда пойдешь?

— Работать!

— А школа?

— После войны доучусь.

— С ума ты, девонька, от болезни свихнулась, — сказала бабушка.

— Какая из тебя работница? — горько вздохнула мать. — Посмотри на себя: кожа да кости.

— Всё равно пойду, — упрямо заявила Зойка. — Ты вещи последние продаёшь, а я буду дома сидеть?

— Что я отцу-то напишу? — привела веский довод мать. — Он в каждом письме наказывает вам с Юрушкой хорошо учиться. Вот и здесь…

Зойка молчала, не находя ответа.

— А ты, знаешь что, — посоветовала тётя Даша, — ты, Зоя, иди контролёром в театр.

— В какой театр?

— Да эвакуировался к нам недавно. С Украины, что ли. Он в каждом городе застревает, пока немцы близко не подойдут. Теперь вот к нам приехал. Работа там вечерняя. Легкая. Оторвал билеты и сиди. Днем — в школу, вечером — на работу.

— А возьмут?

— Помогу! — пообещала тётя Даша. — У меня там сосед сценой заведует: декорации передвигает, свет обеспечивает. Я его попрошу, он похлопочет. Ну, спасибо за мёд, за чай. Я теперь так согрелась — никакой мороз не страшен. Ну, Юрка, давай своё письмо!