Материнский Плач Святой Руси - Наталья Владимировна Урусова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встреча матери с сыном была не только трогательная, но и не передаваемая. Через два дня были наняты лошади, которыя ждали его в условленном месте, и снабженный всем необходимым, он был отправлен еще не вылеченным и не окрепшим, до какой-то глухой станции, откуда должен был ехать поездом, куда ему назначили родители.
Какое же было мое удивление, когда вернувшись, дня через три, опять из города, я застаю у себя, старшего сына В. Александра, который был арестован, и посажен в тюрьму. Казалось невероятным, чтоб он не был, немедленно расстрелян. По нем не служили панихид, потому только, что верили в то, что Богу нет границ в возможностях, и вот, Он и его спас целым и почти невредимым. Он ночью выпрыгнул со второго этажа, и к счастью не сломал, а только сильно ушиб ногу и хромал. Опять мне выпало на долю сообщить и о этой радости родителям, и его молодой жене, которая тут же пошла со мной, и на следующий день Александр и она, ушли через лес пешком от нас, и надо надеяться, что им удалось скрыться, т. к. у них было еще довольно для этого, денежных средств.
10. Сергеев Посад
Я очень легко обучилась шить кожаную обувь. Пробная пара вышла не плохо, но у меня так болели плечи от затяжки, что этим делом, я не могла, за недостатком физических сил заниматься. По сдаче этой пары ботинок, начались для меня трудные дни хлопот для переселения в Лавру.
В это время из Москвы приехал мой муж. Так как здание банка уцелело, то там ему сказали о том, что я живу с детьми на даче, куда он и пришел. Он предложил перевезти корову в Лавру, т. к. на лодке я не могла этого сделать, а вести через город я опасалась, т. к. и мой отъезд был в сущности тайным бегством. Я нигде и ни к кому не могла обращаться, иначе немедленно была бы арестована и подвергнута допросу Чека, о моих сыновьях. Так вот, привязали корову сзади к телеге, на которую сел муж и Груша, которая должна была ее доить дорогой и кормить и поехали проселком, до первой переправы, через Волгу. Не помню точно, но знаю что это было не мало десятков верст. Описывать о том, как не легко было перевозить на лодочке, по очереди, детей, слепую старушку, и гувернантку, не буду; это само собой понятно.
Все было сделано, со всякими предосторожностями. Поезд тронулся с ветки, через город; волнений пережито было не мало, и только, когда проехали две остановки, то все вздохнули свободней, дети весело заговорили. Муж приехал раньше нас и встречал нас на вокзале Сергиева Посада. Комнаты найти не удалось и он провел нас на крытый балкон, брошенной дачи, где и пришлось пробыть недели две, пока не взял нас, на время, к себе, один добрый человек — поэт Александров, знавший и уважавший моего покойного отца. На балконе было грязно и сыро; ни у кого ничего теплого; все сгорело, но делать было нечего. Муж съездил в Москву и привез обоих сыновей. Мне необходимо было съездить в Ярославль, т. к. переезжая на дачу, я соседке дала свою швейную машинку и кое-какие, прежде казалось бы не нужные, а при данных условиях, необходимые, остатки вещей. Я уехала. Возвращаюсь через день и узнаю, очень испугавшее меня, обстоятельство. В Чека узнали о нашем переселении в Лавру и прислали повестку, почему-то второму сыну. Муж мой уехал в Москву к брату, где и поселился.
Так вот, Коля мой, был вызван в Чека, где его подвергли, страшно грубые и неотесанные люди, допросу о том принимали-ли они участие в восстании, и по какому праву, я переехала с семьей в Лавру, не взяв на это разрешения у Ярославских властей; его отпустили с требованием меня, как только я вернусь. Пришлось идти. Исполнительный комитет занимал здание старой монастырской гостинницы. Ужасно было переступать этот, еще так недавно мирный монастырский приют.
В голове моей, промелькнуло одно из лучших воспоминаний жизни, когда во времена раннего детства, в возрасти 8-ми - 10-ти лет, мать моя, любившая говеть в Лавре, брала мою сестру, годом старше меня и меня с собой. Вспомнился мне, безупречно чистый номер гостиницы, отец гостинник старый почтенный монах, послушники, приносившие чай, и не в чайнике или кастрюльке, как теперь, а ставили на стол, шипящий, блестевший, как золото, медный самовар; вспомнилась ночь, когда все казалось святым, и монахи, и самовар, и лампадочки, и даже тюлевые занавески на окнах. Вспомнилось, то таинственное и важное ожидание исповеди в полуосвещенном соборе у раки Преподобного Сергия после всенощной, ожидание в легком сне, первого удара колокола к ранней обедне, стук монаха в дверь, чтоб разбудить нас, а мы уже давно не спали и надевали, с особым сознанием благоговения, новенькие платьица. Небо еще звездное, мирная тишина, нарушаемая, только мерными ударами чудного, Лаврского колокола; все это не передаваемо словами. Детская душа моя вся была поглощена сознаньем страха и любви, перед ожиданием Святого Приобщения. Затем вспомнились горячие просфорки, игрушки, купленные под воротами Лавры, крестики, образки, поясочки с молитвами; да много счастливого и не повторяемого. Все это, как луч света, покрывшегося черными тучами, мгновенно промелькнуло в моей голове; и вот я вхожу.
Мечты о прошедшем на минуту осветили мрак страшной действительности, представшей глазам; ноги мои подкашивались, я сама не узнавала своего голоса, когда спросила, куда мне идти. Тот, кто не видел таких картин, тот может и не поверить.
С первого шага охватило сознание, присутствия нечистого
