Материнский Плач Святой Руси - Наталья Владимировна Урусова

Побывав у них раза два, три, уже становилось ясным почему их единственная, очень красивая, скромная, преисполненная всеми добрыми качествами дочь, избрала себе путь отречения, монашества. Монахиня она была строгая, в смысле исполнения обетов и большая молитвенница. Долго не хотела она, одеть на себя мирскую одежду, и много плакала об этом, а когда ее уговорили, доказывая, что для души, это не есть главное, она надела простое черное платье и белый платочек на голову. Я не сумею объяснить, но как не переодень бывшую монахиню, она чувствуется под всякой оболочкой. В 1919-м году, у ее родителей, была еще материальная возможность прожить, но в 1920-м, наступил голод, и Кате пришлось наняться к крестьянам, на летние сельскохозяйственные работы. В то время колхозов еще не было. Первое лето прошло благополучно и она вернулась осенью домой, заработав хлеб, на всю зиму. Затем, когда я рассталась с Лаврой, принужденной уехать, из за невозможности существования, я о ней года три, ничего не слыхала. Пришлось мне, встретиться с ее матерью, которая рассказала мне необыкновенную, но конечно не выдуманную, а несомненную историю. На второе лето Катя, весной поехала, как и прошлое лето в город Александров, для подыскания работы. Город Александров, это большая, при Иоанне Грозном, знаменитая разбойничья слобода. — Александровская, сборище и жительство опричников.

Катя стояла скромно на базарной площади, с другими работницами, ожидавшими, когда, кто нибудь из крестьян, подойдет их нанимать, и условиться на летние работы. Подходит к ней молодой парень и зовет к себе на хутор. Очень скоро договорились. Когда он отошел, чтоб привести свою лошадь и ехать, к ней подходит старый крестьянин и говорит: «Избави Бог; не езди на этот хутор, там живут колдуны; всего 14-ть дворов и стоит он на болоте». Не поверила Катя, а подумала: «Какие могут быть колдуны на свете; это все бредни старых людей; да и что можеть ей быть страшным... ей, монахине? Крест и молитва, оть всего уберегут». «Уехала» продолжала ее мать. «Прошло лето, ни одного письма; осень на исходе; все работницы давно вернулись по домам, а Кати нет и нет. Затосковали мы с отцом; только молитвой и утешались, не зная, что и думать! Они не знали ведь, даже куда и с кем она уехала и к кому нанялась. Один раз, уже перед самой зимой, сидим мы у окошка, полные печали, когда видимъидет Катя, но не своей обычной, смиренной походкой, а словно она и не она.? Мы бросились навстречу ей, с желанием обнять и порадоваться ее возвращению, когда вдруг, наша тихая голубка, молитвенница наша, не поздоровавшись, грубо оттолкнула нас стариков родителей, и войдя в дом, первое, что сделала, начала срывать иконы, и с кощунственными словами, бросать их на пол. Затем, стала забирать вещи, но не свои, а всё лучшее, принадлежащее нам! Мы обезумели! Сперва, не могли проронить слова, а затем хотели уговорить: «Катя; дитя наше, что с тобой? Да побойся ты Бога!» Она как закричит: «Какого Бога? Никакого Бога нет!» Мы решили, что она помешалась. Забрала все ценное, что было, все лучшия вещи и не простившись, ушла. Ясно, какое горе, овладело нами; только и разговору что о Кате; ни спать не можем, ни еда не идет в горло. Исхудали оба; соседи ахають и никто, понять ничего не может. Вот я решила, съезжу я к схимонаху Зосиме, подвизавшемуся в то время в Зосимовой Пустыне, недалеко от Лавры, за три остановки по железной дороге, близ Хотькова монастыря. Как увидела его, так в слезах и припала к нему, все свое горе рассказала, а он и говорить: «Она у колдунов, и вышла за колдуна, к которому поехала, замуж. Вы не тоскуйте с отцом, а молитесь усиленно о ней. Ровно через год, в этот день онапридет к вам, с ребенком на руках. Примите ее, она будет уже свободна от беса, вселившегося в нее». Длинным показался нам, этот год. И верилось и не верилось, так-ли оно будет, как сказал схимник, и все молились и Преподобному Сергию свечи ставили. Ровно через год, мы с утра, уже не отходилиот окна, и страшно было нам, и хотелось радоваться, что увидим ее. Среди дня, видим, что к дому нашему, идет женщина с грудным ребенком на руках, до того худая, чтословно не человек, а тень. Все же мы сразу поняли, что это она нашаКатя. Открыли дверь, и первое, что она сделала; бросилась с рыданием нам в ноги, прося прощенье. Перед нами была наша прежняя, смиренная монахиня, Катя. Старец не велел, ни о чем, ее расспрашивать, что мы и исполнили. Божьей Милостью, младенец через три дня скончался, а Катя вся отдалась молитве». Трудно было в то время монахам. Еще, когда мы были в Ярославле, до воcстания, приходит лакей и говорит: «В кухню пришел какой-то оборванный монах и просить моего мужа или меня повидать. Конечно сказали его привести к нам на верх. Входит босиком, с распухшими, в кровь исцарапанными ногами; весь в лохмотьях, без шапки, уже довольно старый монах. Было это, в Апреле, когда еще было холодно, и в лесах не расстаял снег. Оказалось, что это игумен, одного из монастырей, под Рыбинском. Игумен, он был, как мы поняли, требовательный, и братия поддавшись революционной пропаганде, постановила его убить, но ему удалось вырваться и бежать через лес, не один десяток верст. Почему он попал к нам, не знаю. Вероятно потому, что дом, где была квартира наша, был видный и большой. Мы его переодели во все штатское. Как ему помог Господь дальше, не знаем. У нас, он долго боялся оставаться, т. к. Рыбинские монахи, могли и здесь встретить его. Страшно было в то время, то-как быстро деморализировано было, не только крестьянство, но и монашество. Конечно не все; как в одном так и в другом случае, был небольшой процент людей, искренно верующих в Бога, которые не поддавались никакой пропаганде, и за это, мучениками, умирали в лагерях, или просто растрелянными в Москве, обвиненные по 58 статье, в контръреволюции. Часть, оставшихся в живых, в тех нечеловеческих условиях, в которых их держали, или сходили с ума, или покорно отдавали душу Богу, претерпев все ужасы до конца. Так гибло все лучшее духовенство, начиная с митрополитов и кончая псаломщиками; так гибли истинные монахи и верующие, лучшие труженики крестьяне. Надо верить в то, что страданиями и кровью, этих новых миллионов мучеников, будет омыта и спасена