Биение сердец - Сергей Семёнович Семёнов

обратно. Пока он шёл к своему лежаку во втором ряду, с него струилась влага, он откашливался, прочищал нос от щекочущей солью морской воды, закидывал назад волосы, вытряхивал воду из ушей. Насухо вытершись, он расстилал на шезлонге заранее приготовленную простынь и укладывался на неё, распрямив руки и ноги перед солнечными лучами.

П. впадал в изнеженное оцепенение – не шевелился ни один мускул. Он переставал думать о суетном, утопая в философической прострации. Его не волновало, логично и «чисто ли» он размышляет, додумывался ли до него кто-то до подобных умозаключений, интересно ли будет это узнать другим людям – ему было безразлично. Он был философом о себе и сам для себя. Но сегодня было не как обычно, что-то особенное происходило с его душевным барометром. Словно гряда туч в день перемены погоды, поползли воспоминания о детстве, о родителях, о студенческих годах и незаметно перетекли они к Амали. Перед ним проносились первые дни их знакомства. П. иногда представлялась будущая их супружеская жизнь, и он размышлял на тему «что их ждёт после бракосочетания»? Среди большинства счастливых картин иногда перед глазами рисовалось что-то пугающее, будто он превратится в подобие грубого животного, которое от пресыщенности плотских наслаждений, изощряясь, жестоко ранит былое чувство ясной любви. Трепетное, словно птенец, оно выродилось в нечто уродливое, обляпанное грязью, вожделеющей всё больших изысков похоти; тонкий луч первых таинственно-сладостных чувств меркнет под бесстыдно оголившейся наготой, истекающей сладострастием. Её трупный смрад разъедает поэзию романтических грёз, за которыми он представлял совсем другую, ненастоящую Амали. Он боялся превратиться в подобие безликого обывателя, который за неимением духовного родства, пресыщенный физической близостью оказался в четырёх стенах со случайной прохожей и изливает горечь разочарования в постоянных упрёках и оскорблениях, не замечает, как превратил в своих глазах жену в вещь и с ней можно обращаться как угодно, не видя в вещи души, не различая очертания другого, равного себе существа, потому что очертания эти могут быть видны только в свете принятия иной личности. П. ненавидел таких невежественных мужланов и считал, что лучше уж не жениться вовсе и быть в вечном одиночестве, чем связать себя с вожделенным телом и постепенно, выгорая становиться мерзавцем, страшащимся себя, как чудовище солнечного света. А если Амали окажется чужим человеком, и он поймёт это слишком поздно, что за ужас тогда придётся ему пережить? Метаясь в тесной клетке отчаяния видеть, как прочный фундамент, подготовленный для пика счастья, уходит из-под ног и П. больше не видит к чему следовать дальше, ради чего жить. Мысль о неопределённости пугала его, как же можно двигаться дальше, потеряв цель и осознав, что ты абсолютно один? Господин П. лукавил, считая, что нужно любить душой, просто он знал, что так философически правильно. Как от света яркого прожектора шпион в ночи, ускользала в нём правдивая мысль, что больше он любит тело Амали, а не её сущность, которую боялся узнать до конца.

В те дни он мучительно гадал, что таит её улыбка, то или иное слово в разговоре. Долгое время терзали его сомнения – нравиться ли он ей внешне также, как она ему. П. старался не делать решительных, или слишком резких шагов, был весьма дипломатичен, скрывая внутреннее беспокойство. В одиночестве он представлял, как Амали улыбается рядом с ним на фотоснимке, который ещё будет сделан, как направлены на них объективы видеокамер – ведь они чуть ли не кинозвёзды. Он считал, что все девушки желают быть в объективах телекамер, в ярком свете софитов, во внимании поклонников и докучливых репортёров. Он предвкушал сладость мгновения, когда скажет Амали, что думал о ней с ровной периодичностью каждую четвёртую минуту, готов был для неё пожертвовать всем на свете, заработать для неё целую гору денег, которые будет тратить только на роскошные украшения и меха для любимой. П. представлял, как счастлив будет, когда она скажет ему в ответ, что испытывала к нему жгучую, испепеляющую любовь и цепенела при встрече. Он отчётливо тогда представлял себе момент их откровения друг другу. Это настолько сильное любовное томление, что, признавшись, они источают катарсические слёзы блаженства, кристальная чистота и целомудренность которых доступна только детям.

Сейчас он, конечно, умилялся над вчерашним собой – всё было гораздо прозаичней и обыденней. Первую половину своей ещё не долгой, но насыщенной жизни, он пребывал в романтизированных иллюзиях, с головой погружённый в страницы романов, в театр, в роли, и не мыслил себе ничего иного. Амали свершила в нём революцию после первой же совместной ночи. П. до сих пор поражался, как изощрённо устроены девушки подобного Амали прагматичного типажа. Она вела незаметную каждодневную и последовательную работу по переделке его экзальтированной личности в добытчика. Она научила его считать и преумножать деньги, заменила театр, романы и монологи постелью, а иногда, стараясь всеми силами, показывала, что может ему подыграть не хуже провинциальных актрис. Вечерами она подолгу создавала вид, как увлечена драматургией, как интересна ей механика актёрства, как она восхищена его несомненным талантом. Затем падала ему в ноги, изнемогая от эстетических аффектаций, и отдавалась грозово, вулканически горячо, со слезами восторга и вздохами наслаждений. Затем хладнокровно, как по чётко установленному регламенту, поправляла тонкие бретельки пеньюара и взъерошенную чёлку и переходила к делу. Спрашивала обо всех значительных и второстепенных переговорах до мельчайших подробностей, тут же, мгновенно анализируя, выстраивала стратегию дальнейшего поведения, алгоритм действий, давала строгие рекомендации, искала выгоду, рассчитывала риски и жалела, что сама не может участвовать в деловых встречах, применяя женские увёртки. Так, за несколько лет, она создала из мужа то, что хотела, выработала надёжную модель жизнеустройства и сколотила крепкий бюджет совместного безбедного существования. Сейчас П. видел это всё перед собой, как в отражении на водной глади чистейшего горного озера, сознавая прагматизм жены. П. забавляло смотреть на себя, наивного тогда, со стороны сегодняшнего дня. Сам себе он виделся сказочным персонажем, столь бесхитростным и доверчивым, что даже совестно становиться такого обманывать. Дитя с большими голубыми удивлёнными глазами – вот как он видел себя тех дней. Что же думала о нём Амали? Поначалу ему мерещилось, что она вовсе не думает о нём, не испытывает глубоких чувств, а общается из вежливости, потому что он добрый, надёжный, может ещё пригодиться, когда она почувствует себя в беде. Ему приходило в голову сравнение с кошкой, которая была у него в детстве. Эта пушистая зверюшка была изящна, грациозна, ласкова и притягательна в моменты, когда приходила пора обеда. Она хорошо чувствовала эти часы и по пятам