Биение сердец - Сергей Семёнович Семёнов

стоит её широкая улыбка – он блаженствует от мысли, что делает её самой счастливой на свете. Ему совершенно очевидно, что она любит его искренне и бескорыстно.

Через пару часов он сидел в плетёном кресле на просторном балконе и глядел на закатное солнце. Амали легонько топала своими обнажёнными ножками по полу, закутанная в широкое махровое полотенце. Она всё ещё не надела линзы и засунула свою головку в балконную дверь, что-то спросив у него, и тут же юркнула обратно, исчезнув за колышимой ветром шторой. Она была поэтична и юна, как первая любовь. П. растворялся в неге чувства собственного достоинства.

Амали серьёзно изменилась со времён ученья. Как известно, когда девушка любима, она прекрасна. Амали начала расцветать с первого дня их знакомства в театре. Она объективно выглядела сейчас свежее и моложе, чем тогда, когда была студенткой. Её волосы стали объёмнее и крепче, кожа приобрела здоровый полнокровный цвет, ножки стали манить своей стройной точёностью, округлилась грудь. Летаргия прекратилась, кокон порван и отброшен, бабочка вспорхнула своими яркими крылышками и устремилась в цветущие поля. Она, как сказочная фея с палочкой, кружила по гостиничному номеру и волшебным образом преображала его своей красотой. Казалось, всё движется к счастливому осуществлению миссии.

На следующий день П. с раннего утра был у моря. Ещё в детстве он проникся большой любовью к простору. Его детско-юношеские мечты приобретали поэтические очертания под шум прибоя. Он романтично глядел в бескрайний горизонт, перебирал камушки, кидал их в воду, глубоко вдыхал солёный воздух и смотрел на то, как плещутся в воде счастливые отдыхающие. Сейчас, спустя много лет, он испытывал те же прекрасные чувства и смотрел вокруг, казалось, таким же наивным взглядом. Развалившись на шезлонге, под зонтиком он замер, глядя в лучистый горизонт. Он погрузился в состояние, в которое, должно быть погружаются философы, когда пишут свои трактаты, созерцая премудрую природу мироздания. Он затаённо слушал себя, музыку своих надежд и чаяний, он проницательно смотрел в свой завтрашний день, не имея при том его отчётливого образа он, как бы выплавлял его в сталеварне, видя вначале раскалённый метал и слушая его шипение. П. не любил конкретных очертаний чего-либо, он, словно наощупь, осязал пространство материи, которая его окружает и часть которой есть он сам.

Он точно знал, что четырнадцать минут смотрит прямо перед собой на море и не желает менять позы. Его увлекает то, что попадает в квадрат его зрения. То дама, которая учит плавать своё дитя, то молодая парочка, кувыркающаяся в воде, то грузный мужчина, несмело заходящий в водный аквилон, настороженно озираясь вокруг, – не вздумает ли какой-нибудь мальчишка с разбегу устремиться в воду, обрызгивая всех кругом. Он слышал громкие голоса торговцев, предлагающих снедь, зазывал и барменов, забавляющих лениво влачащую свои отпускные часы публику.

Они ещё накануне условились, что он займёт ранним утром места на пляже. Солнце уже плавило многолетние камни, когда она появилась в голубоватом парео. Ласково приветствуя мужа, поцеловав его, Амали расположилась рядом и, умастив себя кремами, направилась в сверкающее бликами море. П. наблюдал за её забавной походкой по горячим камушкам, за тем, как она заходит в воду. Обернувшись с радостным видом, махнув ему рукой, она ныряет и грациозно плывёт среди отдыхающих. Она долго не выходит из воды – ясно, что это её стихия – затем переворачивается с живота на спину и всё вальсирует по морской глади. Он уже успел соскучиться. Наконец, она возвращается к нему.

Обедать супруги решили в кафе, в тенистой аллее. Жара, своими мясными дымами, кипела и бурлила, как до мажорная соната Бетховена. Вершился южный день. Амали была к лицу шляпка с широкими полями, которую П. купил ей по дороге в аллею. В крупной оправе солнечных очков она походила на пчёлку. Супруги были счастливы и наслаждались собой. По пути в отель пара проходила возле большого серого здания, упрятанного в глубине кипарисов и платанов. Своим угрюмым видом оно совершенно не походило на туристический отель, напоминало заброшенный санаторий, где теперь живут призраки былого. П. на ходу всматривался в тёмные окна серого дома и заметил, что в них мелькают чьи-то силуэты, затем он и Амали отчётливо услышали громкие рыдания. Пройдя ещё несколько шагов им открылся новый ракурс, из которого стало ясно, что они проходят возле морга. У крыльца стоял чёрный катафалк с раскинутыми задними дверцами, готовый принять печальный груз. Кто издавал рыдания не было видно, среди плотной заросли старых деревьев мелькали различные части людских силуэтов, которые, как догадывался П., окружали гроб с умершим. Ему стало вдруг стыдно, что они с Амали такие счастливые и довольные жизнью, а совсем не далеко от них твориться людское горе. Было удивительно, что на курорте может случиться нечто подобное – ведь здесь нет места печали и унынию, здесь каждый день – это праздник и хорошее настроение. Пройдя ещё несколько шагов по тенистому тротуару им удалось разглядеть надпись на чёрном кузове катафалка «Харон – перевозчик душ». Это смотрелось как-то неуместно, словно нелепая реклама, нажива на людском горе. П. стал вспоминать, что у него ассоциируется с этим мифологическим персонажем и представил сгорбленную фигуру в чёрном балахоне, укрытую большим капюшоном, за которым не видно лица. Амали тоже смутилась от увиденного и просунула под локоть П. свою тонкую ручку. Оставшийся до отеля путь П. думал о Хароне и ему представлялся как среди каких-то инопланетных завихрений дыма, огня и молний он стоит в полный рост в лодке, как на колеснице, и машет веслом. «Когда-то – думалось П., – за мною может прийти такой человек, и за Амали». Он думал об этом по-детски наивно, сказочно, суеверно.

Вечером настроение Амали резко переменилось. Она стала замкнутой и неразговорчивой. Словно вернулась из прошлого девочка, запечатанная в своём коконе, вечно скучающая и сонная. Она даже как-то потускнела. П., не понимая в чём дело, ласково пытался разговорить жену. Раньше, изредка, он замечал за ней подобные приступы, относя их к флегматичному темпераменту, но не думал, что они проявятся на курорте.

На следующий день Амали удалось вытащить на прогулку. Она всю дорогу молчала, а затем попросила пойти в частный сектор, где люди сдавали свои мансарды и комнаты приезжим. Среди спокойных улочек трещали дневной симфонией кузнечики и цикады, где-то отрывисто лаяла собачонка, в тени веранд и больших старых деревьев играли дети. На одном из домов значилась вывеска «есть свободные места». Амали несколько раз надавила на кнопочку дверного звонка, вмонтированного в калитку. Вышла милая женщина средних лет и сразу начала предлагать