Час отплытия - Мануэл Феррейра

Тесно прижавшись друг к другу, они танцевали морну. Лицо девушки было совсем рядом, и он вдыхал запах пудры и касторового масла, которым были смазаны ее волосы. Они танцевали и на следующий вечер, и еще несколько вечеров подряд, потом начали встречаться и вскоре объяснились в любви. Ты даже не представляешь себе, Шандинья, какая ты красивая, ей-богу. Почему я тебя раньше никогда не видел? — Я целый год болела, и теперь отец не разрешает мне надолго отлучаться из дому. — А как же мы тогда сможем видеться? — По вечерам я часто навещаю мою крестную, тетушку Кармен, она живет на холме «Ойл компани». Приходи туда, как стемнеет, и жди меня около каменной ограды — я буду возвращаться этой дорогой домой. — Шандинья, давай выйдем на балкон. Там прохладнее. Постарайся теперь приходить каждую субботу на вечеринки к Бие Маскареньяс, ладно? И Шико впервые поцеловал Шандинью, а она вздохнула, покорная его воле, и глаза ее засияли влажным и счастливым блеском. Потом, каждый раз вечером, когда она возвращалась от крестной, Шико поджидал ее у каменной ограды, и на холме «Ойл компани» они целовались, сжимая друг друга в объятьях, и радостно смеялись, как смеются все влюбленные на свете.

Думать о Шандинье еще приятнее, чем играть на гитаре морны. Гитара и Шандинья с глазами, похожими на спелые виноградины, с длинными, как у принцессы, волосами, наполняют его жизнь сладостным волнением.

Так что же все-таки приковывает сейчас внимание Шико Афонсо к незнакомке? Глаза, похожие на два блестящих камушка? Лицо цвета спелого финика? Распущенные, точно у русалки, волосы?

Море на горизонте заволокло туманом, от бескрайнего простора повеяло одиночеством.

И вот я молю у бога,

чтоб он в мой предсмертный час

позволил, с жизнью прощаясь,

Шандинья, увидеть вас.

Пальцы Шико лихорадочно перебирают струны гитары, морна получается легкая, грациозная, музыка и слова рождаются как бы сами собой. И вновь перед ним встает лицо цвета спелого финика, распущенные, как у русалки, волосы, блестящие глаза. О, эти глаза колдуньи.

И свет луны,

и звездный свет,

и моря жемчуга,

и колдовских тонов рассвет,

и страстная тоска —

все это я представить мог,

в глаза твои смотря.

Он несколько раз повторил морну от начала до конца и застыл, опустив гитару на колени, счастливый и восхищенный.

6

Очнувшись от грез, Шико Афонсо отнес гитару в каюту, а когда вернулся на верхнюю палубу, снова заметил среди пассажиров привлекшую его внимание женщину. Немолодая, поблекшая, высохшая от голода, вся в черном. Почему она привлекла его внимание? Шико бродил и бродил по палубе, пока наконец его не осенило. Господи, как все, оказывается, просто. Ему даже захотелось расхохотаться.

Это же дальняя родственница ньо Жуки, с которой тот прожил столько лет. Шутка сказать, родственница самого ньо Жуки. Полное его имя Жон Маргозо, и страшен он как смертный грех, да к тому же еще черен как головешка. А Шико-то, дурак, все голову ломал, что это за женщина! Нечего сказать — великая загадка! Если кому расскажешь, засмеют. Вот уж и впрямь мир тесен. Впрочем, Острова Зеленого Мыса невелики. Значит, это родственница ньо Флоренсио, нья Клементина собственной персоной. Только постаревшая, изможденная. Прожитые годы ее не красили, а уж голод и подавно. Множество картин из прошлого ожили в воображении Шико.

Уж и поиздевались они с ребятами в свое время над этим Жукой — он был тогда муниципальным чиновником. Лицеисты, быстро признавшие Шико своим парнем, — народ шкодливый. Шико был младше всех и о многих проделках своих приятелей знал только по рассказам.

«Ньо Жука, а как у вас дела с новой книгой?» С этого вопроса обычно все и начинается. Жука тотчас приглашает всю компанию к себе домой. Приносит им стулья, а сам усаживается в кресло, угощает сигаретами и с неизменно сонным видом читает свои очерки, написанные очень старательно, и радуется, что они находят отклик у ребят, которые хвалят, а он улыбается, польщенный.

— Ньо Жука, ведь правда, что о вашей последней книге в печати появилось много отзывов?

Он тотчас отправляется в кабинет за газетными вырезками.

— Прочтите-ка эту заметку из «Диарио де нотисиас». Книга: «Прекрасные уголки моей родины». Автор: Жука Маркес Флоренсио. Рецензия без подписи.

Книга зеленомысского писателя, описывающая жизнь родного автору архипелага, кажется нам значительным явлением, ее с полным основанием можно назвать ценной, поскольку она знакомит читателя с индивидуальным и общественным опытом островитян. Мы вправе многого ожидать в будущем от автора подобного произведения.

Тут входит нья Клементина с чаем и пирожными.

— Позвольте задать вам один вопрос, ньо Жука, — с самым невинным видом обращается к нему Армандиньо. — Как вы творите? То есть при каких обстоятельствах вы испытываете наибольшее вдохновение? В то время, когда прохаживаетесь по молу? Или в домашней обстановке? Вечером или днем? Мне рассказывали, будто вы обдумываете свои произведения на вершине Королевского форта, любуясь в тишине открывающимся оттуда видом на бухту. Это правда?

— А вот я слыхал, — вступает в разговор Дико, — что ньо Жука испытывает прилив творческих сил после сьесты.

— Ну, это когда как получается. Все зависит от настроения. Я могу работать в любое время дня и ночи. Знаете поговорку: не каждый день праздник бывает, зато каждый час годится для работы.

Ботинки жмут ему ноги. Он снимает их и надевает домашние туфли.

— Но вот что любопытно. Вдохновение чаще всего приходит ко мне по ночам. Можете себе представить? В комнате полумрак, окна распахнуты настежь, кругом абсолютная тишина. И я начинаю бродить по комнате, расхаживаю из угла в угол (для наглядности он тут же это продемонстрировал), разговариваю сам с собой, жестикулирую, и, заметьте, я делаю все это со-вер-шен-но го-лый!

Они с трудом удерживаются, чтобы не прыснуть со смеху, представив себе этого обрюзгшего толстяка в чем мать родила. Жирное брюхо колышется при ходьбе в такт шагам — Жука Флоренсио разгуливает нагишом ночью по комнате, обдумывая очерки, получившие, если верить тому, что он сам писал на суперобложках своих книг, всемирную известность…

Нья Клементина в ярком шелковом платке, завязанном по последней сан-висентской моде на макушке, снова входит в гостиную — выпейте, пожалуйста, еще чашечку, возьмите еще пирожное.

Но тут неожиданно гаснет свет, да и терпение парней истощилось. Чай уже выпит, пирожные съедены.