Час отплытия - Мануэл Феррейра

там у боцмана поручение, черт бы его побрал! Шико даже не стал подниматься на палубу, а вместо этого притаился у дверей капитанской каюты, напряженно прислушиваясь. Вскоре Нита Мендонса появилась на пороге, бледная как смерть.

— Тебе нехорошо, Нита?

— Пустяки. Это просто от слабости. Сейчас пройдет.

— Полежишь немножко, все обойдется. — Шико умеет обращаться с женщинами.

Шико Афонсо накормил девушку, и они поболтали немного о том о сем. Поев, Нита словно ожила и в благодарность позволила Шико все, чего он хотел.

Несколько минут спустя Шико, с встревоженным лицом выскочив из каюты, побежал к капитану.

— Ньо Фонсека! С Нитой что-то неладное. Может, она умирает?

Капитан опрометью бросился в каюту. Девушка лежала, застыв в напряженной позе, лицо у нее было мертвенно-бледное, глаза закрыты, из уголка рта тянулась тонкая струйка слюны.

— Черт побери, не хватало еще, чтобы она умерла!

— Не убивайся так, парень. Морской волк должен ко всему привыкать.

Шико принес стакан воды. Они с капитаном смочили девушке лоб, похлопали по щекам, потом, словно делая искусственное дыхание, несколько раз согнули и разогнули ей руки, но Нита не подавала признаков жизни.

— Принеси из моей каюты грога.

Поднесли стакан к губам Ниты и влили ей в рот несколько капель. Вот дрогнули мускулы на ее лице, и постепенно девушка стала приходить в себя. Наконец губы ее зашевелились и она открыла глаза. Ей дали еще глоток грога. Медленно приходя в сознание, Нита Мендонса переводила взгляд с одного на другого, словно хотела о чем-то спросить. Когда к ней вернулись силы, она поднялась и с помощью мужчин, едва передвигая ноги, вышла на палубу.

— Это от голода, — сказал капитан.

— Вполне возможно, — согласился с ним Шико.

9

Ночь в Минделу тиха и прекрасна. Слова морны исполнены горечи. Положение островитян оставляет желать лучшего. Подразделения португальской армии, недавно прибывшие на Сан-Висенти, еще помогают кое-как сводить концы с концами владельцам пивных и пансионатов-столовых, да прачкам и служанкам, которые кормятся, обслуживая офицеров и солдат, расквартированных в городе. Только они обеспечены работой, а значит, и едой. Основная масса людей на острове голодает. Подвоз продуктов на Сан-Висенти по-прежнему затруднен. Немецкие подводные лодки блокируют подступы к острову. Портовые рабочие коротают время в пивных или на пристани, ожидая чуда — появления грузового судна.

Накануне прибытия парусника некий министр произнес в порту Сан-Висенти впечатляющую речь. «У нас богатейшее море, — заявил он. — Рыбы в нем видимо-невидимо. Вы, можно сказать, владеете настоящим сокровищем. А что вы предпринимаете, чтобы воспользоваться им в столь трудное время?»

Завсегдатаи пивных примыкающего к порту квартала Салина не сразу узнали о приезде министра, и обвинение их в бездействии дошло до них с опозданием.

В тот же день на берег Сан-Висенти высадился некто Ален Перро. Это событие привлекло всеобщее внимание. Мандука рассказал в трактире Нуны историю молодого француза. Перро — инженер, ученый, философ, странствующий по свету. Ален Перро очень любил свою невесту, самую красивую женщину Франции. А она сказала ему: «Знаешь, я согласна выйти за тебя замуж, только если ты совершишь кругосветное путешествие». И Ален Перро ответил: «Смотри, сдержи слово. Я отправляюсь в кругосветное путешествие, а когда вернусь, мы с тобой отпразднуем свадьбу». Ален, он ведь инженер и ученый, построил корабль, не боящийся высокой волны и шторма, и пустился странствовать по свету. Так он и очутился на Островах Зеленого Мыса.

Голый до пояса, с надувной резиновой лодкой под мышкой, он брел босиком по улицам Минделу, а за ним стайкой бежали ребятишки, которых он одарял деньгами и сладостями.

Тенорио в пивной у Итальянца тоже говорил о Перро:

— Алену ума не занимать. Большой человек, что правда, то правда. Может быть, он одолжит нам свою резиновую лодку? Будем ловить китов, электрических скатов, акул. А кое-кто будет ловить рыбку в мутной воде. Налей-ка мне последнюю кружечку, бамбино, а то меня дома заждались.

Министр в день приезда Алена Перро возвратился в Лиссабон, жители Сан-Висенти были разочарованы.

10

Каждого, кто приходил к ней на следующий день с визитом, Венансия встречала такими словами:

— Ловить рыбу! Да разве это поможет нам по-настоящему?

— Но ведь губернатор, кажется, предпринимает какие-то шаги, дона Венансия, — возразил прапорщик Вьегас, чтобы пуще ее раззадорить.

— Оно и видно. А впрочем, что может сделать губернатор? Такую малость, что и говорить-то об этом нечего. У него руки связаны. Ведь приказы даются из Лиссабона. Иной раз я даже думаю, что, может, ему и хочется что-то сделать, да разве он посмеет? А если бы и посмел, к чему бы все это привело? Понятия не имею. Знаете, губернаторы у нас на Островах бывают двух сортов. Одним все тут приходится не по вкусу, и они правдами и неправдами стремятся поскорее уехать обратно, в метрополию. Другим, напротив, нравится наш народ, наша жизнь — танцы, морны, праздники. Креолы таким губернаторам симпатизируют, и у них все в порядке.

— А как же народ, дона Венансия?

— Что народ? — Она посмотрела на него с удивлением, не понимая, к чему он клонит.

— Он не бунтует?

— Чтобы наш народ и вдруг взбунтовался?! Нет, сеньор. В прежние века такое, может быть, и случалось. Старики любят вспоминать о мятежах во времена работорговли. Но теперь это исключено. Зеленомысцы люди покладистые. Покладистые и добрые, можете мне поверить.

— Но быть добрым еще ничего не значит, дона Венансия.

— Извините, что вынуждена не согласиться с вами, сеньор Вьегас, но, по-моему, мои земляки всегда отличались миролюбием. Вы сомневаетесь?

Разумеется, он сомневался. Слишком веские у него были для этого основания.

— Во всяком случае, миролюбие еще не означает, что зеленомысец все стерпит, точно покорное вьючное животное, — сказал он.

— Вот узнаете нашу страну получше, тогда все поймете.

— Среди молодежи здесь встречаются и такие, что не желают мириться с несправедливостью.

— Эти парни начитались запрещенной литературы. Большинство из них занимается сочинением стихов, им хочется, чтобы их фамилии появились в газете.

То, что они начитались запрещенной литературы, само по себе не так уж плохо: вспомните, сколько раз именно так все и начиналось, мог бы возразить ей прапорщик. Однако молодой человек не был политиком в полном смысле слова. Просто он любил подчас вмешиваться в подобные дела, хотя делал это с некоторой опаской. Особенно после доставившей ему столько неприятностей истории в Коимбре, на факультете, где он учился. Его вызывали в полицию, грозили исключить из университета — кто ж не знает, как все это происходит?! Впрочем, он зашел