Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

Ну ладно, раз надо — значит, надо. Пора поближе познакомиться с «Мосфильмом».

Мне собраться — секунда дело. И вот я уже на улице.

Шёл я по апрельской Москве, задумчиво позвякивая в кармане мелочью. Недавно пролил дождь, но вода уже сбежала в канавы, оставляя кое-где на асфальте маленькие чёрные лужицы, в которых кувыркалось и отзеркаливало солнце. Я легко перепрыгивал их. Да, мог бы и обойти, но сейчас было такое настроение, что хотелось вот так — перепрыгивать. От «Мосфильма» до центра — рукой подать, а вот желудок напомнил: с утра — ни крошки (проспал потому и не успел позавтракать). Решил завернуть в столовую по дороге.

Завернул.

Там в это время было ещё безлюдно. Вкусно пахло капустой, гречкой и лавровым листом. В зале — практически ни души. А вот за дальним столиком неожиданно сидел Мишка Пуговкин, уткнувшись в стакан портвейна. Сидел так понуро, будто хотел прожечь в столе дыру взглядом.

Я сильно удивился.

— Миша! — окликнул я, когда расплатился на кассе и подошел к нему с подносом. — Ты чего это среди бела дня? Случилось что? И разве у тебя сегодня нет репетиции!

Пуговкин поднял голову. Глаза красные, как у кролика после весеннего загула.

— Репетиция… — он апатично мотнул головой. — Да кому я нужен? Никто и не заметит.

— Как кому? — я уселся напротив, отодвигая полупустую бутылку и стакан с портвейном подальше. — Я с Большаковым и Козляткиным обсуждал твою роль в советско-югославском фильме. Между прочим, это будет главная роль. Немного комичная…

Я осёкся, обнаружив, что он меня почти не слушает:

— Главная роль… — он безразлично фыркнул. — От меня жена уходит, Муля. С Леной.

Я замер. Лена — его крошка-дочка, в которой он души не чаял.

— Куда уходит?

— Сказала, сначала к подруге. Говорит, в коммуналке жить больше не может. А я что могу сделать? — он стукнул кулаком по столу. — Комната шесть метров, соседи — алкаш да старуха с вечно орущим котом.

Я вздохнул. Знакомо. У меня самого новые соседи не ахти.

— Миш, — начал я, — давай поговорим нормально? У меня комната в такой же берлоге. За ту комнату, что я тебе говорил, я пытался выяснить, но там какие-то мутные люди вселились. Документы не показывают, бухают. Я ещё день-два попытаюсь разобраться. Попрошу Беллу в ЖЭК сходить. Ты держись. Думаю, после роли в советско-югославском фильме, у тебя уже персональная квартира будет…

— Ох, Муля, — он горестно махнул рукой. — До этого проекта ещё дожить надо. А роль… Это вы там у себя порешали. А сейчас, когда все узнают, каждый из режиссёров своего артиста протолкнуть постарается. Мне там ничего и не светит…

— Так сценарий мы под тебя писали…

Сердобольная повариха принесла ещё одну тарелку супа, кивнув на Мишу, мол, пусть закусит хоть. Суп был холодный, но пах изумительно. Только Миша всё равно потянулся за стаканом, проигнорировав суп.

Я ещё немного поуговаривал его, дождался, когда он-таки съест суп и портвейна ему больше не давал.

Из столовой мы вышли вместе. Немного прошлись по улице и разошлись, каждый по своим делам.

И тут я ещё раз убедился, что когда ничего такого не ожидаешь — оно обязательно случится.

И вот да, я шёл по улице дальше, досадуя на Пуговкина, когда буквально нос-к-носу столкнулся… с Надеждой Петровной, маменькой Мули. Она с двумя такими же «светскими львицами» стояла у витрины магазина и возмущённо обсуждала выставленную там радиолу.

При виде меня, она сбилась, запнулась и торопливо сказала подругам:

— Я сейчас!

Затем она рванула ко мне с таким видом, что я уже решил, что меня сейчас будут бить, и уже раздумывал, как бы так аккуратно ей не позволить, чтобы и не обидеть, и не позволить.

Но Надежда Петровна подскочила ко мне и возмущённо сказала:

— Муля! У тебя совесть есть?

Я отстранённо пожал плечами. Когда женщина задаёт такой вот риторический вопрос — любой ответ может быть неправильным. Причём со стопроцентной вероятностью.

— Муля! — Надежда Петровна вся аж кипела (и, кстати, с ответом на вопрос я оказался прав — он ей и не потребовался), — ты почему с отцом разругался?

— Я не ругался, — сказал я, размышляя, как бы эдак закруглить разговор и аккуратно свалить. Потому что Надежда Петровна явно приготовилась воевать долго. А мне на «Мосфильм» пора.

— Он был огорчён! — указательный палец Мулиной мамашки чуть не ткнулся мне в глаз.

— Он хочет, чтобы я взял фамилию Адияков, — буркнул я.

— Давно пора! — согласно констатировала Надежда Петровна.

— Это не обсуждается, — сказал я и, чтобы перевести разговор, торопливо добавил, — мама, я, наверное, женюсь.

У Надежды Петровны глаза округлились и стали по пять копеек:

— К-как? — пролепетала она, — а как же Таня? Как же Валентина?

— На Валентине женюсь, — будничным тоном сказал я и для аргументации зевнул, — ты была права.

— Но Муля! — сразу же возмущённо затараторила Надежда Петровна, начисто забыв и об обиженном Адиякове, и о всех семейных неурядицах.

Я промолчал, давая ей возможность выпустить пар (нет, на Валентине я жениться не собирался, как и на любой другой кандидатуре, предложенной Мулиной мамашкой. Просто нужен был веский повод, чтобы отвлечь её).

— Но Муля! Давай ты не будешь торопиться? — с надеждой заглянула мне в глаза Надежда Петровна.

— Так ты же сама недавно советовала мне на ней жениться? — еле сдержал усмешку я. — Вот я и решил…

— Муля! — брови Надежды Петровны сошлись на переносице, а голос подозрительно дрогнул, — мы ещё не всех невест посмотрели…

Я, конечно, понимал, что нельзя отбирать игрушку у Надежды Петровны, но мне реально нужно было уже бежать на «Мосфильм». Поэтому я сказал:

— Устрой очередной праздничный ужин. Передашь через Дусю, когда прийти. Только не сегодня и не завтра. Лучше заранее. И чтоб Валентина обязательно была. Остальные — на твоё усмотрение.

Оставив озадаченную Надежду Петровну в глубокой задумчивости, я заторопился на «Мосфильм».

Там мне нужно было найти некоего Виктора Парамонова и подписать у него акты.

Кто это такой и где он точно находится, я у Козляткина уточнить забыл.

К моему огорчению отдел кадров оказался заперт «на клюшку». Причём никто из пробегающих мимо людей ничего внятного