Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

— У вас же горит! — возмутился я, схватил сковородку и бросил её в раковину. Тут же открыл воду. Раздалось адское шипение. Сковородка сварливо заплевалась черной водой напополам с сажей. Кухню ещё больше заволокло пеленой едкого дыма.

Августа Степановна закашлялась, продолжая так и стоять на одном месте.

— Хоть бы окно открыла! — я торопливо распахнул форточку и, дуя на обожженную до волдыря руку (схватился за горячую ручку, без тряпки), принялся чьим-то первым попавшимся под руку полотенцем выгонять чад из кухни в окно.

Августа Степановна вдруг заплакала навзрыд и выскочила вон из кухни.

— Что тут творится⁈ — на кухню выскочила гневная Муза, увидела меня и смутилась, — у тебя что-то сгорело, Муля?

— Да не у меня, — возмущённо сказал я, — у соседки нашей, новой. Вот же, блин, везёт с соседями. Лучше бы уже Желтков был.

— Надо дверь в подъезд открыть, — сказала Муза и рванула в коридор, но я удержал её за руку:

— Стойте! Вы сейчас дверь откроете, так все соседи из подъезда проклянут нас. Скандал будет.

— Но мы же задохнёмся! — чуть не плача, запричитала Муза, — и одежда вся гарью провоняется… уже провонялась.

Я с сожалением посмотрел на свой новый костюм, который надел всего-то второй раз. Да, он был безнадёжно испорчен. Нужно теперь нести в химчистку. Но только я не знал, были ли уже химчистки в это время, или ещё нет. А если нет, то что тогда?

Придётся опять подключать Дусю.

Желание съехать на новую отдельную квартиру вспыхнуло с новой силой.

Всё! Я таки дожму Козляткина, и он меня переселит. Прямо завтра с утра начну. Или лучше дожму Надежду Васильевну и свалю в Цюрих, чтобы там не ворчал и не планировал Адияков. Надоела мне эта бытовая борьба за существование! Хочу нормально жить! Не в коммуне с подгоревшей сковородкой!

Дуся тоже выскочила к нам, и мы втроём, под её опытным руководством, принялись уничтожать последствия хозяйничанья Августы Степановны.

— Хорошо, что я вовремя на кухню вышел, — сказал я, когда мы уже всё сделали (с горем пополам), и теперь умытые и в чистой одежде, сидели у меня в комнате и пили липовый чай с малиновым вареньем из Дусиных стратегических запасов. — Иначе сгорело бы всё к чертям!

— Я так испугалась! — пожаловалась Муза, накладывая себе варенья на блюдечко, и добавила, — надо к Василию уже съезжать, наверное. Он всё зовёт, зовёт, а я никак не решусь. А тут такое. Это судьба. Знак…

— Как съезжать⁈ — всплеснула руками расстроенная Дуся. — Как это съезжать⁈ Зачем же⁈

Музу Дуся уважала. Потому что Муза была балериной, из благородных профессий. А нос перед Дусей не драла, в отличие от той же Беллы. И Дуся ею хороводила, как хотела. Что ей необычайно льстило.

— Да не желаю я каждый день эдакое вонище нюхать, — возмутилась Муза. — Кошмар какой-то!

Я аж удивился. Обычно смирная и кроткая бывшая балерина сейчас рвала и метала. Словно тигрица.

— А в прошлый раз она селёдку бросила в буфете и забыла. И та завонялась. А мы ходим и понять не может — откуда воняет. Потом Белла нашла. Ругалась так, что ой.

— Да, Белла долго ругалась, — поддакнула Дуся.

— Нужно сначала поговорить с этой Августой, — ответил я, — по-хорошему. А если она будет регулярно нарушать технику безопасности — то это будет отличный повод, чтобы мы всем коллективом соседей написали на семью Потатуевых жалобу и потребовали переселения.

— Не выйдет, — сокрушённо покачала головой Муза.

— Почему это? — удивился я, щедро намазывая малиновое варенье на кусочек белой булки с маслом.

— Да мы когда-то уже на Ложкину жалобу писали, — смущённо сказала Муза и умолкла (видимо, вспомнила, как Варвара Карповна конфликтовала с её Софроном), — точнее Белла писала, а мы все подписи поставили. И ничего из этого не вышло.

Я вспомнил, как вела себя Ложкина до момента, когда я познакомил её с Печкиным.

Да уж.

В том случае всё благополучно завершилось: Ложкина обрела своё семейное счастье, а остальные жильцы квартиры вздохнули с облегчением.

Где бы и для Августы Степановны найти такого Печкина? Хотя у неё же вроде как есть Василий…

Я задумался и размышлял всё оставшееся время. Мы уже допили чай, Муза давно уже попрощалась и ушла, а я всё ещё никак не мог придумать выход.

А ведь из любой ситуации выход есть.

Ну ладно, потом придумаю.

В квартире всё ещё пахло неприятно. Дуся ушла мыть посуду на кухню, а я остался в комнате один. Посидел, поскучал. Книгу читать не хотелось. Можно, конечно, было пойти в комнату Пантелеймоновых и посмотреть телевизор. Но, во-первых, Жасминова не было, во-вторых, я как-то не особо любил по чужим комнатам ходить. Да и не показывали в это время по телевизору ничего особо интересного.

Поэтому я накинул старый пиджак и вышел на улицу на полчасика прогуляться.

Город стал уже серым. Повеяло влажноватым ветром от Москвы-реки. Я поёжился и застегнул пиджак на все пуговицы.

Зато пахло просто божественно — начали зацветать первые цветы и их медовый запах благоухал в вечерней тишине. Вдалеке и вокруг горели огни Москвы, а высокое тёмно-серое небо начало зажигаться первыми робкими звёздочками.

Дышалось так хорошо. Молодое тело отзывалось на каждый мой импульс чётким движением.

Я шел и улыбался — как хорошо быть молодым! Когда впереди целая жизнь! Да, сейчас послевоенный период, бытовые трудности. Но скоро наступит «оттепель» и станет легче.

Навстречу мне шла парочка влюблённых. Они держались за руки и ворковали. Увидев меня, они быстро разжали руки и разошлись на «пионерское» расстояние.

Я мысленно усмехнулся. Молодежь в это время ещё неиспорченная. На людях не принято открыто демонстрировать похоть.

Парочка прошла мимо, а мои мысли перекинулись на Нину. Оказывается, она замужем. Почему-то от этой мысли стало неприятно. Не то, чтобы я влюбился на неё по уши, но, честно скажу, девушка меня чем-то зацепила.

Жаль. Очень жаль. Я, конечно, при желании мог бы её и увести, но зачем? Я даже в той, моей прошлой жизни был кардинальным противником воровства семейного счастья. Ну, нельзя строить свою жизнь на обломках чьей-то чужой.

Нельзя.

Сам не понял, как я дошел до улицы Большая Полянка. Думаю, я бы даже не понял этого, если