Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

тёмно-зелёной масляной краской до середины. Дальше шла побелка. Что характерно — довольно свежая.

Но меня это всё равно не устраивало. И я подумал, что нужно будет положить здесь плитку до самого потолка.

В комнатах на стенах были обои. Бумажные, дешевенькие и какие-то пёстро-темные, в жуткую полосочку. Обои я решил тоже переклеить. А вот пол порадовал. На полу был прекрасный паркет. Я одобрительно посмотрел на него — моё отражение было видно, почти как в зеркале.

Не квартира, в общем, а мечта поэта! Точнее, в моём случае — мечта уже не методиста, а почти начальника отдела кинематографии и профильного управления театров Комитета по делам искусств СССР. Потому что ради такой квартиры отказывать Козляткину в его просьбе негуманно. Так что придётся побыть какое-то время начальником. А там что-нибудь придумаю.

Планировка прямо радовала. Я опять пробежался по пустым, пахнущим свежей краской и побелкой, комнатам. В одной комнате будет моя спальня, в другой, что ближе к кухне, поселю Дусю (всё равно она одна в коммуналке не станется и сама сюда обязательно прибежит). А вот столовой мне не надо. Я и на кухне нормально поем. Она довольно большая. А гостей я всё равно домой не приглашаю. Так что там я лучше сделаю себе кабинет для работы. Только с дверью нужно придумать что-то, чтобы запахи из кухни не проникали туда.

Я опять широко улыбнулся, уже представляя, как поставлю там дубовый стол с зелёным сукном (обязательно такой же, как у Модеста Фёдоровича). А ещё надо будет заказать у краснодеревщика стеллажи для книг. Соберу себе библиотеку, чтобы все завидовали.

Прелесть! Просто прелесть!

Я в последний раз взглянул на будущий свой кабинет, опять печально, с ноткой зависти, вздохнул и вышел из квартиры. Там я спустился на один лестничный пролёт и попал на второй этаж. Позвонил в дверь.

Некоторое время было тихо.

Я нажал на звонок второй раз. Уже чуть дольше. Звонок задребезжал, захлебнулся и умолк.

Послышался торопливый топот. Дверь открыла взъерошенная девица непонятного возраста, вся какая-то неопрятная, что ли. Подслеповато прищурилась, посмотрела на меня и сказала сквозь зубы:

— Здрассьти.

Посчитав долг гостеприимства выполненным, она молча развернулась и утопала куда-то вглубь квартиры.

Я остался стоять перед открытой дверью в одиночестве.

Из квартиры доносился крепкий запах табака, который перебивал все прочие запахи, супа и ещё какого-то одеколона вроде как. Точнее даже не табака, табачища. Явно Фаина Георгиевна опять «Беломорканал» курит.

— Глаша! — донёсся из глубины квартиры знакомый хрипловатый голос с характерным акцентом. — Кто там?

— А я почём знаю? — сварливо огрызнулась та, — ходють и ходють! Я что, всех знать должна?

— Здравствуйте, Фаина Георгиевна! — я вошел в коридор и развернулся на звук голоса.

Квартира у Раневской была намного меньше моей. Хоть и тоже двухкомнатная.

— Муля! — обрадовалась она и выпустила дым.

Фаина Георгиевна восседала в кресле перед невысоким столиком. Она была в бархатном халате, на голове у неё громоздилась башня из бигуди, повязанная сверху газовым платком.

— Извините, что не предупредил о визите, — чопорно покаялся я.

— Ой, не начинай только! — отмахнулась она и без обиняков вдруг свирепо заявила, — а знаешь, Муля, я тут подумала и поняла, что не буду я играть в твоём этом советско-югославском проекте.

У меня вытянулось лицо:

— С чего это вдруг?

— Недосуг мне, — махнула рукой Злая Фуфа и заюлила, — я решила в кино больше ни ногой!

— Не выдумывайте! — возмутился я, — знали бы вы, с каким трудом мне удалось этот проект запустить. И с какими проблемами уговорить руководство включить вас всех на главные роли…

— Я передумала, Муля, — легкомысленно отмахнулась она и с хитрым видом взглянула на меня поверх очков, — я лучше хочу сыграть в какой-нибудь классической пьесе. По Шекспиру, на пример…

— Угу, череп бедного Йорика, — проворчал я недовольно.

— Не ёрничай! — возмутилась Злая Фуфа и опять выдохнула струйку дыма.

— Почему вы не откроете окно? — не выдержал я, — сами же задыхаетесь. И вещи дымом провоняются.

Я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался дикий шум со двора. Двор с высоты второго этажа напоминал каменный колодец или вертикальный гроб. Внизу шумел хлебный магазин и кинотеатр.

— Закрой, — поморщилась Раневская. — Из двух зол я выбрала меньшее. Лучше уж задохнуться в дыму, чем умереть от головной боли! Сам же видишь, живу тут над хлебом и зрелищами!

Я послушно захлопнул окно.

— Так что ищи себе другую актрису! — строго припечатала Злая Фуфа и улыбнулась одной из своих самых вредных улыбочек. — Или же я буду играть только с Кузнецовым. С Пуговкиным не буду.

Но на меня это не подействовало:

— Часть съемок будет в Югославии, — как бы между прочим сказал я и внимательно посмотрел на неё.

— И что с того, — фыркнула Раневская и опять затянулась.

— А то, что для вас это единственная возможность увидеться с матерью и сестрой, — тихо сказал я и её сигарета вдруг застыла в воздухе.

— Что? Что ты сказал? — она аж закашлялась и пришлось ждать, пока она прокашляется и сможет говорить внятно. Руки у неё задрожали.

— Вы когда семью свою в последний раз видели? — повторил я.

— Больше тридцати лет назад, — тихо прошептала она и одинокая слезинка скатилась по щеке, — тридцать два года прошло, если быть точной.

— Ну, так вот, — сказал я и развёл руками, — у вас есть шанс. Мать ведь не молодеет. Когда следующий выпадет? И выпадет ли?

Она вздохнула. Хотя я видел, что щеки её порозовели и в глазах появился азартный блеск. Только природное упрямство не позволяло ей капитулировать окончательно.

— Ты столько для меня делаешь, Муля, — наконец, выдавила она из себя. Губы её превратились в белые ниточки.

— Это ещё не всё, — сказал я и предложил, — если вы докурили, идёмте, что-то покажу.

— Но Муля! — поморщилась она и показала на свою башню из бигуди на голове, — я ещё укладку не сделала. Я никуда сейчас идти не готова! Давай в другой раз!

— Это недалеко, — усмехнулся я, — вам нужно просто выйти со мной в подъезд. Я вам что-то покажу.

Недоумевая, недоверчиво, но тем не менее, она поднялась,