Едят ли покойники торты с клубникой? - Розмари Айхингер

к последним. Пора бы ему уже перестать ржать! Прям аж неловко.

Вдруг Петер прекращает смеяться – так неожиданно, что Эмма на всякий случай отступает на шаг. Кто его знает!

– Ничего, – говорит он, – все нормально. Не волнуйся!

– Ты каждый день здесь сидишь. Это ненормально!

Теперь он все-таки встает:

– Почему?

Эмме немного не по себе. Чтобы не разговаривать с его подпрыгивающим кадыком, ей приходится поднять голову:

– Ну, это кладбище. Здесь прощаются с людьми, навещают их, но не каждый же день по несколько часов!

– А ты?

– Что я?

– Ты ведь тоже каждый день на кладбище. Так, во всяком случае, говорят в школе.

И он туда же!

– Для меня это что-то вроде сада. Вот в чем разница. Я не сижу здесь, пока камни к заду не прирастут.

– Может, и прирастут, – замечает Петер, скептически глядя на нее.

– Почему же ты тогда тут торчишь? – Вполне справедливый вопрос, полагает Эмма.

– Не знаю. Здесь не хуже, чем где-либо еще.

Здесь даже лучше, чем где-либо еще, считает Эмма. Но вряд ли он с ней согласен.

– Лучше, чем дома?

– Сейчас – да. Хотя вообще-то я не очень люблю кладбища. Правда забавно?

Опять он смеется как чокнутый!

– Тоже мне «забавно»!

– Ну, извини! Из нас двоих остроумным был Мартин. – Петер снова замыкается в себе, однако все эмоции написаны у него на лице. Он мрачнеет, потом его лицо немного проясняется, но его не покидает грусть.

– Сочувствую! – говорит Эмма.

– Чему?

Гибели «Титаника»! Туго соображает парень.

– Чему-чему! Вот чему! – Она указывает на могилу.

– А, ну конечно! Все сочувствуют!

Эмма улавливает в его тоне горечь.

– Шел бы ты домой, – предлагает она.

– Зачем?

– Мне откуда знать! Потому что там твоя кровать?

– Кровать Мартина тоже. Она всю вторую половину дня там лежит.

– Кто?

– Мама.

Что на это скажешь? Эмме знакомо кладбище. Горе ей незнакомо. Когда умерла ее мама, она была еще слишком маленькой, чтобы горевать. Тут трудно что-то посоветовать, сказал бы папа. Эмме ничего не приходит в голову. Разговор опутывает ее словно паутина. Так кажется Эмме. А теперь у Петера еще подозрительно блестят глаза. Вот-вот разревется. Этого еще не хватало! Хотя ему наверняка стало бы легче.

«Надо дать выход своему горю, – говорит в таких случаях отец. – Слезы очищают душу».

Это все, конечно, хорошо! Может, Петеру и впрямь стоит поплакать.

«Проревись хорошенько, – думает она, – только, пожалуйста, не при мне».

«Не смотри на него! – говорит она себе. – Главное – не смотри на него!»

На всякий случай Эмма отворачивается, сосредоточенно разглядывая могилу. Мама Петера заботливо ее украсила. Желтые нарциссы и разноцветные первоцветы кучкуются, словно обсуждая последние сплетни. В черной вазе чинно увядает букет белых тюльпанов. На глубине двух метров лежит Мартин. Его тело еще не начало разлагаться. Эмма пока не занесла его в свою кладбищенскую хронику. Она собирается сделать это вечером.

– Сегодня у нас день рождения, – говорит Петер.

Еще и это! Эмма просто опешила. Хуже некуда!

Торты для покойников

– Пойдем со мной! – говорит она. Нужно действовать! Словами горю не поможешь.

– Это еще куда? – интересуется Петер. Он ей пока не очень доверяет: в школе многие считают ее чокнутой.

– Увидишь. Пойдем, раздобудем кое-чего.

– Чего?

– Хватит задавать вопросы – пойдем!

Петер и впрямь бредет за ней, сжимая в карманах кулаки. Время от времени он вытягивает руки, будто хочет продавить карманы.

– Как думаешь, что будет потом? – тихо спрашивает он, послушно плетясь за ней и глядя себе под ноги.

– Мне-то откуда знать? – отвечает Эмма грубее, чем намеревалась.

– Мало ли, – пожимает плечами Петер, по-прежнему не поднимая глаз.

«Ну и ну! – думает Эмма. – Эк его пробрало. Голову повесил – можно подумать, ему хребет сломали».

– Понятия не имею! Думаю, с Мартином могло бы случиться кое-что и похуже, – говорит она, решив проявить к Петеру снисхождение: все-таки ему сейчас паршиво.

– Например? – уточняет Петер.

– Если бы он, например, жил в Средневековье. Тогда бы он сейчас в любом случае жарился в аду. В те времена верили, что такая участь постигнет каждого, – я читала. По крайней мере, каждого христианина. Избежать ада нельзя, потому что все не без греха. Без вариантов! А потом церковь ввела чистилище. Умершие попадали в чистилище, а оттуда после Страшного суда – в рай. Им больше не приходилось гореть в вечном аду. Людей это, конечно, успокоило. Теперь они снова старались вести праведную жизнь, чтобы поскорее выбраться из чистилища. – Эмма запнулась. Петер, прищурившись, смотрел на нее сбоку. Хоть в землю теперь не пялится. Но все-таки хватит ей уже читать лекции про смерть, оправдывая сомнительную славу, которая ходит о ней в школе.

Петер кивает, как игрушка-болванчик на панели в машине, качающая головой в такт движению.

– А теперь разве что-то изменилось? Смерть шагает в ногу со временем?

– В некотором смысле да, – отвечает Эмма.

– Да неужели? Как интересно! Модно наряжается, что ли? Вместо черной рясы и косы – джинсы и бензопила?

– Вряд ли. Она ведь работает в серьезной сфере. Как минимум ей полагается черный деловой костюм, ты не находишь? – Эмма начинает потихоньку закипать. Как адский котел с бурлящим маслом, в котором, по средневековым представлениям, варили бедных грешников.

«Идиот!» – мысленно прибавляет она и ускоряет шаг. По главной дорожке прямиком за ворота и налево по улице. Петер едва за ней поспевает. Потом направо, еще немного прямо – и вот они пришли! К кондитерской Стравинского. Раз у Петера день рождения, ему положен торт. Таков закон природы. Но сегодня его мама вряд ли об этом вспомнила.

– Вот мы и пришли! – Эмма резко останавливается.

– И что нам тут делать?

– Купим вам на день рождения торт! – Он таращится на нее, будто ничего бредовее не слышал. – Что такое? День рождения есть день рождения! Давай что-нибудь выберем и возьмем с собой.

– Я не голоден. – Петер поджимает губы.

– При чем тут голод? – Что за глупости он несет! Да еще кривится так, будто она пригрозила накормить его рыбьим жиром! – Ну же, доверься мне! Ничего с тобой не случится. У них лучшие торты в городе.

Наконец он поднимается за ней по ступенькам в кондитерскую. Магазин старый и вычурный: столы с витыми ножками, витрина с пирогами и тортами, украшенная тонкой золотой планкой. Можно подумать, еще Карл Фридрих Фоглер пил здесь кофе. И пахнет просто божественно: сахаром, корицей и шоколадом.

Эмма и Петер стоят у витрины. Выбор сделать нелегко. Эмма указывает на клубничный торт. С ванильным кремом и взбитыми сливками. Чего еще желать? А Петер все стоит и вертит головой.