Едят ли покойники торты с клубникой? - Розмари Айхингер

кухоньке. Она надеется, что и Петеру хорошо. Как-никак, у него сегодня день рождения. Эмма пытается представить, что́ сейчас происходит у него дома. Трое молча сидят за столом, машинально поглощая ужин. Торта со свечами, скорее всего, нет. Между ними пустое место, как глубокая холодная дыра. Наверняка все двигаются тихо и незаметно, украдкой поглядывая на дверь в надежде, что Мартин вот-вот войдет, радостно насвистывая как ни в чем не бывало. Эмму передергивает. Вот черт! Такого дня рождения никому не пожелаешь!

Эмма нечасто думает о матери. Она ведь ее не знала и привыкла жить без нее. Но теперь Эмме ее не хватает. Вот бы узнать, какой у нее был голос. Эмма представляет, как мамин голос ее утешает, шутит, успокаивает или отправляет спать, потому что уже поздно. Эмме так хотелось бы знать, как звучало бы ее имя, если бы мама ее позвала.

– Эмма! Эмма!

– Что? – Когда папа произносит ее имя, Эмме сразу представляются свернувшиеся гусеницы. В его устах оно звучит округло и компактно и в то же время мягко.

– Ты задеваешь рукавом намазку для бутербродов!

– Ой, извини. – Вытерев рукав салфеткой, Эмма кладет хлеб обратно на тарелку. – А каково было тебе? – спрашивает она папу, не отрывая глаз от куска хлеба, будто дожидаясь от него ответа.

– Когда?

– Когда мама умерла. – Раньше она его ни разу об этом не спрашивала.

Северин Блум долго смотрит на дочь, словно ища в ее глазах ответ.

– Кораблекрушение! – наконец говорит он. – Будто я потерпел кораблекрушение. Оказался на необитаемом острове, как Робинзон Крузо. Один, нет больше никого, с кем можно поговорить. Но потом я заметил, что я не один. У меня есть ты! Ты стала моей Пятницей. Мне надо было о тебе заботиться, и я вижу ее в твоих глазах. Она следит, чтобы я все делал правильно.

– Тебе ее не хватает?

– Еще как! – не задумываясь отвечает он.

– А когда особенно?

– Когда варю карри: это было ее любимое блюдо. Когда ты сворачиваешь блинчики, как делала она. По утрам, когда в ванной пахнет ее шампунем, хотя мы к нему не прикасались. Когда вижу тюльпаны – ее любимые цветы. Когда чувствую запах луга после летней грозы: она вдыхала его полной грудью. Когда ты спишь и тихонько похрапываешь, как она.

Еще чего!

– Я не храплю!

– Она тоже так всегда говорила. И зыркала на меня так же, как ты сейчас. А потом смеялась.

– Почему?

– Думаю, на самом деле ей это нравилось. В глубине души она хотела храпеть как старый морской волк. Чтобы отпугивать морских чудищ, говорила она.

– А ты тоже храпишь?

– Нет. По крайней мере, Лена так утверждала. Может, после ее смерти и начал храпеть, чтобы заглушить тишину в спальне.

– Вряд ли. Ни разу не слышала, чтобы ты храпел.

Эмма решает включить ночью диктофон на айподе. Если она услышит свой храп, то узнает, как храпела мама.

– А почему мы здесь? – задает она следующий вопрос, раз уж начала.

– В каком смысле – философском? Здесь, на Земле?

– Нет. Просто здесь! В этом городе, на этом кладбище. Как мы здесь оказались? – Странно, что раньше она ни разу его об этом не спрашивала.

– Случайно! Я достал всю наличку из Лениного кошелька, взял тебя и кое-что из вещей и поехал на вокзал. Выложил все деньги перед женщиной в окошке кассы. Как сейчас помню – у нее были светлые волосы с перманентной завивкой, алые губы и густо накрашенные глаза. И попросил билет. «Куда?» – спросила она. «Все равно – докуда денег хватит», – ответил я. Она вскинула бровь, пересчитала деньги и выдала мне билет. «Отправление в десять тридцать с третьей платформы», – сказала она еще. А потом посмотрела мимо меня на следующего в очереди. Я выбрал нам место и спросил проводника, сколько ехать. «Пять часов тридцать минут, если не будет задержек», – сказал он. Поезд прибыл по расписанию, и пять часов двадцать семь минут спустя я высадился с тобой из вагона, прошел по вокзалу и некоторое время стоял в нерешительности. На стене висела доска объявлений о работе для общины. Я спросил дорогу до ратуши, отыскал маленькую гостиницу, а через два дня мне позвонила женщина и сказала, что я могу в любое время приступить к работе. Этот домик пустовал. Так мы тут и поселились. Чисто случайно. Будь у Лены в кошельке чуть больше или меньше денег, кто знает – куда бы мы угодили?

«Да, кто знает?» – думает Эмма.

Она воображает, как сложилась бы их жизнь, если бы они тогда поехали в другую сторону. Может, оказались бы у моря и отправились в дальнее плавание. Или папа устроился бы дежурным в городской бассейн, а она, постоянно находясь рядом с ним, стала бы первоклассной пловчихой и выигрывала одно соревнование за другим. Но вместо этого они очутились на кладбище, где пахнет сырой землей. И все же ей всегда казалось, что они на своем месте. Неудивительно! Ведь это благодаря маме они попали именно сюда, а не куда-то еще.

– А когда у мамы день рождения?

– Четырнадцатого апреля.

Ну вот! Сейчас она разревется! Что же она за человек такой, что даже не знает дня рождения матери? Как такое возможно, что они никогда не говорили о маме? А еще Петеру советы раздает!

Придвинувшись к Эмме, папа обнимает ее за плечи. Его земляной запах ударяет ей в нос.

– Если хочешь, я тебе о ней расскажу, и в будущем мы можем отмечать ее день рождения.

Хоть папа иногда и бесит ее своими фразочками, но в глубине души он всегда знает, чего хочет Эмма. И за это она его любит.

Что нужно знать о смерти

Петер лежит в кровати, уставившись пустым взглядом в потолок. Через стенку, в соседней комнате, пустая кровать Мартина так же пялится в потолок. На часах шесть тридцать утра. Уже щебечут неугомонные птицы, восходит солнце, туман рассеивается. Четырнадцатый день по новому летосчислению, когда жизнь разделилась на «до» и «после».

Петер слышит, как в кухне мама гремит посудой. Без посуды Мартина звук стал тише, будто приглушеннее. Входная дверь сейчас захлопнется, отец сядет в машину, уедет на работу и вернется лишь поздно вечером. Петер знает, почему отец так много работает. Он избегает Петера, потому что не может его видеть. Живой двойник умершего сына.

Вот-вот мама тихо постучит в дверь. Раньше она распахивала ее и весело будила сына. Сегодня она лишь просовывает голову в комнату.

– Пора, – говорит она. Тихо,