Что предназначено тебе… Книга первая - Нэйса Соот'Хэссе

— но до поры не предпринимать никаких шагов. Это дело Доминико должен был закончить сам, не привлекая вообще никого.

Мысли о том, что проклятый коп может проболтаться, невольно мелькали в его голове — но когда машина наладила ход, Таскони всё-таки задремал — и открыл глаза, только почувствовав на плече горячую руку Мариано Лучи.

— Приехали, босс.

Таскони поднял на него усталый взгляд и кивнул. Осторожно, стараясь не выдать боли, терзавшей тело изнутри, он выбрался из машины и огляделся по сторонам.

Домик Дель Маро вздымался над холмом в паре десятков метров от шоссе. Ажурные ворота перекрывали проход, маскируя под живую изгородь высокий, находящийся под напряжением металлический забор.

В конце дорожки виднелся просторный, красный с белым, дом, выстроенный в георгианско-колониальном стиле. Фасад его смотрел в сторону пролива. Зелёный газон начинался почти у самой воды. Добрую четверть мили он бежал к дому между клумб и дорожек, усыпанных кирпичной крошкой и, наконец, перепрыгнув через солнечные часы, с разбегу взлетал по стене вьющимися виноградными лозами.

Ряд высоких двустворчатых окон прорезал фасад по всей длине. Сейчас окна были распахнуты навстречу тёплому утреннему солнцу. Стёкла пламенели в голубоватых лучах отблесками золота.

Хозяин стоял в дверях — в белом костюме, широко раскрыв объятия — и Доминико не оставалось ничего, кроме как так же точно раскрыть объятия самому.

— Buongiorno mio caro*! — выкрикнул Дель Маро в самое ухо Доминико, и тот поморщился. В Манахате нравы были проще и сдержанней в одно и то же время.

Фактически в Содружестве, объединившем на шатких основаниях условной дружбы северные и южные колонии, функционировало пять языков. Первым из них был итальянский — на нём говорили те, кто причислял себя к лучшим людям Корсиканских домов — и некоторые итальянцы, сумевшие среди корсиканских акул удержаться на плаву. В северных колониях ту же роль играл английский — язык воротил и аристократических домов. Люди попроще — таксисты и букмекеры с одной и другой стороны — говорили на шотландском и корсиканском диалектах. В отличие от первой категории для них важно было доказать, что они тоже имеют с кланами хоть какое-то родство.

Люди же, которые не стремились афишировать связь с Корсиканской Ндрангетой или Аргайлами — а в обеих сторонах таких было большинство — употребляли старый добрый американский английский. Доминико тоже предпочитал его — просто потому что он позволял вести дела с любой из сторон.

— Почему сразу не пришёл ко мне? — спросил Дель Маро, отстраняясь от гостя и внимательно разглядывая его. Перед этим они виделись, может, три-четыре раза — на свадьбах и крестинах. Одна из кузин Дель Маро была замужем за старшим братом Доминико — до тех пор, пока его корриера не взорвалась при входе в порт.

— Не успел, — честно сказал Доминико. Он отстранился, чтобы разглядеть Сартенского дона. Винченсо Дель Маро вряд ли был старше его. С первого взгляда можно было узнать в нём человека, настолько уверенного в себе, что уверенность эта доходила наверняка до самодовольства. Резкие, властные черты лица и нос, ставший неудачей какого-то хирурга, делали его похожим на индейца или мексиканца, но Доминико мог бы поклясться, что в венах Дель Маро текла корсиканская кровь. Кожа его была бронзовой от солнечных и морских ванн — в отличие от самого Доминико, которого тусклое светило Манахаты сделало бледным, как тень.

Дель Маро явно питал слабость к демонстрации собственного успеха. Лиловая его сорочка не слишком гармонировала с пиджаком, зато стоила не меньше тысячи лир. Глядя на него, с трудом можно было поверить, что человек этот родился в Орентино — корсиканском гетто в Альбионе, в двух шагах от Центрального вокзала.

— Хорошо я устроился? — спросил он и широким движением руки обвёл открывающуюся с крыльца панораму, включив в неё итальянский, террасами спускавшийся до самого моря, сад, пол-акра пряно благоухающих роз и небольшую моторную яхту с округлым носом, покачивавшуюся в паре ярдов от берега.

— Я купил эту усадьбу у Томазо Бускетино, помнишь его?

Доминико кивнул. Томазо Бускетино он помнил достаточно хорошо — на похоронах его год назад собралось две сотни человек, и шестеро мужчин несли гроб, усыпанный цветами, к последнему пристанищу на плечах.

— Он был хороший человек, — продолжил Дель Маро, поймав взгляд Доминико.

— Да, это так.

— Устал?

Доминико кивнул.

— Копы не дали мне поспать.

Дель Маро причмокнул губами и покачал головой.

— Что за люди… В городе какой-то бардак. Без обид, Доминико, я разберусь.

— Без обид.

Больше Доминико не смог выговорить ничего. К горлу вдруг подступила тошнота при воспоминании о том, что произошло с ним не так давно.

— Можно мне отдохнуть? — произнёс он после паузы, рассчитывая, что за несколько часов отдыха это пройдёт.

— Конечно. Альберто! — крикнул Дель Маро, и тут же молодой мексиканец показался в дверях. — Проводи гостя. Это наш дорогой друг.

Они молча миновали холл и поднялись на второй этаж. Не собравшись с силами даже для того, чтобы погрузиться в ванну, Доминико сбросил с себя одежду, рухнул на кровать и уснул.

Открыв глаза, Доминико обнаружил, что время уже перевалило далеко за полдень. Всё тело ныло так же, как и с утра — даже сильней.

Кое-как поднявшись на ноги, он подобрался к окну и некоторое время рассматривал открывающийся из него вид на пролив.

Долгое время считалось, что в Сартене, за исключением полицейского участка и скотобоен, не на что смотреть. На протяжении двух без малого сотен лет было принято ругать здесь всё: мусор, шум, жителей, климат — слишком жаркий и сухой. Большой парадности здесь не наблюдалось и теперь: путешественники продолжали ругать висевшую в воздухе пыль и будто бы сделанные из грязи дома.

Однако с холма, на котором располагался дом Дель Маро, вид открывался несколько иной. Далеко-далеко, на другой стороне залива, виднелась серебристая линия реки, а дальше, за чертой города, раскинулись долины и горы Гуадаррамы.

В самой гуще черепичных крыш вздымались над городом белые башни неоготического собора La Madre Terra.

Центральная площадь — носившая имя «La Porta del Sole» — Ворота Солнца — темнела открытым пространством перед ним.

Первое время город действительно опоясывала каменная стена, и сквозь городские ворота можно было наблюдать восход — солнечные лучи шаг за шагом вступали в город, когда солнце заглядывало на площадь через проём. Теперь же и стену, и ворота снесли, и площадь служила по