Визит в Поднебесную - Диана Виньковецкая

Проплыли мы мимо жемчужной «плантации», охраняемой военными с автоматами, чтобы не было соблазна поживиться хорошенькими жемчужинками. Клетки с раковинами помещаются на глубину 2–5 метров и легко доступны для вытаскивания. Моллюск, раздражённый присутствием постороннего тела, отлагает вокруг него перламутровое вещество, чтобы зажемчужить, закрыть источник раздражения. Хорошо бы, как моллюск, жемчугом закрывать своё раздражение! В раковину между створкой и мантией вкладывают шарики из перламутра, формочки из металла, изображение Будды и погружают раковины в воду. Но вода в этом озере не простая, а минерализованная, и жемчужина пропитывается минеральными солями. Жемчужины могут свободно лежать или быть прикреплёнными к раковине, и чем дольше живёт раковина, тем жемчужины в ней красивее и дороже. Нам показывали жемчуг разного возраста от года до двадцати лет, разного цвета жёлтого, зеленоватого, красноватого, бурого, серого, чёрного цвета и разнообразных форм: сферической, грушевидной, овальной. Игра цвета обуславливается интерференцией света вследствие волнистой поверхности перламутровых слоёв. Лучшие жемчужины не имеют собственного цвета — такими изысканными жемчужинами мы только полюбовались, купили же несколько ниток молодого белого и светло–фиолетового цвета. Нам продемонстрировали, что это не поддельный жемчуг — прочирикали полосочки на стекле, мол, следов краски не оставляет. В России я видела искусственный жемчуг, приготовленный из полых стеклянных шариков, внутреннюю поверхность которых покрывали блестящим слоем серебристого вещества чешуек рыб, ожерелье из такого жемчуга мне нравилось, хотя тоже мне не принадлежало. И вот, наконец‑то, я приобрела жемчуг!

Пакет с купленным жемчугом мы поставили на дно гондолы под столик с семечками. Едем по озеру, воздух лёгкий, серебряный, любуемся на зеркальные небоскрёбы, вписанные в крутые, отвесные горы, на одного отважного, летающего над озером на воздушном шаре яркого жёлтого цвета.

Налюбовавшись, выходим из гондолы и, глядя на закат солнца, отражающийся в озере, «улетаем в астрал». Каким альпийским светом сверкают зеркала небоскрёбов! И тут я спохватилась: где же мои ожерелья? Лёня их не несёт… И у меня их нет! Они остались под столиком с семечками! Неприятное чувство подступило, жемчужные мечты опять останутся мечтами. Так нелепо.

Бежим обратно к пристани, где садились в лодку, может, найдём нашего сопровождающего? Прибегаем, человек пять гондольеров бросаются к нам с предложениями прокатить, может, ещё решили съездить. Объясняем жестами, грустью, что оставили в гондоле пакет, они быстро соображают, что нам нужно, и показывают на удаляющуюся лодку. «Наша» лодка с жемчужинами уплывает, вдали виднеется только её контур. Она поехала опять на остров? Один лодочник предлагает за несусветную сумму догнать лодку с нашим богатством. Стоим в раздумье. Решаем подождать нашего гондольера, ведь он вернётся обратно?! Сколько времени ждать? Где их распорядитель, говорящий по–английски!? Исчез вместе с закатом. Гондольеры размахивают руками, жестикулируют, кивают головами, показывают на озеро, на закат, на лодки. Они нам что‑то объясняют, но что? Один сложил руки и сделал убаюкивающие движения… Кто собирается спать? И тут Лёня догадывается, что наша лодка поплыла на покой и что она не вернётся к этому месту.

Темно в глазах от потерянного жемчуга… Ни заката, ни озера видеть не хочу. Чуть не плачу. Один из гондольеров показывает на отель на набережной, делает жест руками «три», несколько раз тычет пальцами вдаль озера, заката, делает движения в сторону стоящих машин. Бормочет: Такси! Такси! И тут Лёня понимает, что у него есть какое‑то предложение, он может с нами поехать по суше наперерез лодке, к гавани или не знаем куда. Садимся втроём в такси и едем. Гондольер вовлекает таксёра в поиски, и тот вихрем гонит машину вдоль озера в погоню за утерянным жемчугом. Мелькают отели, рестораны… аллеи.

Вдруг машина сворачивает на тропинку и останавливается, не подъехав к озеру. Гондольер и шофер выскакивают из машины, куда‑то бегут, непонятно куда? Мы тоже выходим из машины. Вокруг сплошное топкое болото с растущими ивами. Стоим. Китайский помощник бежит прямо по болотной грязи и громко кричит на всё озеро. Звук его крика разносится по воде… Выкрикиваются иероглифы. Шофёр тоже бегает вокруг и жестикулирует. На озере видно несколько лодок, плывущих неизвестно куда. Среди них, наверно, есть и «наша», с оставленным жемчугом. Но услышат ли она призывы, увидят ли искателей потерянного жемчуга? Обнаружил ли гондольер под столом с семечками мои драгоценности?

Лодки приближаются к берегу, наши помощники усиливают ор. Помогающий гондольер уже прямо в озере. И вдруг рассматривается, как одна лодка отрывается от общего лодочного потока, разворачивается и плывёт в сторону стоящего по колено в воде лодочника, который бежит ей навстречу и жестикулирует. Расстояние между лодкой и гондольером сближается, и через некоторое время можно было видеть, как белый мешок из лодки оказывается в руках спасителя моих жемчугов. Радость такая, будто я достала их с морского дна. Возвращаемся к стоянке гондол, благодарим таксёра и спасителя, который наотрез отказывается взять деньги. Поразительно, за сотни долларов они предлагали нас подвезти на лодке, а в благодарность денег брать не хотят. Видимо, то работа, а это просто человеческая услуга, и она так не оплачивается.

И теперь, когда надеваю это роскошное светло–фиолетовое ожерелье из жемчуга с Западного озера, к его естественной теплоте примешивается тёплое воспоминанье о возвращении этого жемчуга со дна лодки.

В один из последних дней в Хан–Чжоу мы поехали в горы Поднебесной в деревню, где готовят самый душистый чай в окрестности. Ехали по хорошей бетонной дороге вдоль чайных полей, разбитых на террасах — склонах. Чем дальше в горы уводила дорога, тем роскошнее открывались виды, тем экзотичней становилась растительность, северные сосны соседствовали с тропическими азалиями, магнолиям, лаврами.

Оказались в небольшой горной деревне. Наш шофёр бывалый — сразу подъехал к дому с оградой, сбитой из поперечных планок, увитой плющом, из‑за которой выглядывала молодая бойкая красавица. Она моментально заговорила с шофёром и закокетничала. На ней было надето тёмно–лиловое китайское верхнее платье с прорезями, а поверх замасленный передник. Тут же она схватила нас, боясь, что мы уйдём к кому‑нибудь другому, и сразу же повела к источнику–колодцу, точь в точь такому как у моей бабушки в Кирицах. Около колодца стояла чаша с водой и в ней плавали душистые цветы. Перед тем как приступить к чаю нужно было произвести омовение рук и лица особой «омолаживающей» водой. Хозяйка побрызгала этой священной водой себе на руки и лицо, предложив нам повторить её движения. Ополоснувшись, мы пошли за ней в застеклённую веранду, перегороженную плетёной ширмой, где, кроме стола и стульев, стояло множество кипарисовых коробочек с чаями и с семенами. Из коробочек хозяйка давала нам нюхать чай. Аромат цветущего лотоса. Аромат жасмина, померанца, роз. Шофёр выбирал, показывал, пересыпал. Аромат и крепость настоя чайные листья приобретают только после «замаривания» (чайные листья просушиваются и плотно складываются в корзины и лежат некоторое время) и «надушения» цветами.

Красавица насыпала по щепотке чая каждому в фарфоровые чашечки, из термоса налила в них кипяток и закрыла каждую крышечкой. Шофёр всё время о чём‑то весело болтал с ней, а мы смотрели по сторонам. По деревне ходили куры и пробежала собака, на улицах городов не попадалось ни кошек, ни собак. Дома в деревне полу–новые, то есть отдельные части домов старые — хижины, крытые соломой и прутьями, а другие — новые, пристроенные, гладенькие, обработанные. Дом у нашей хозяйки тоже был «частичный», задняя скрытая часть дома покрыта зелёной плесенью, а веранда новенькая, украшенная узорчатыми карнизами. Идёт китайская перестройка. По легендам, в Китае ничего не может быть одинакового, равносильного смерти, даже ступеньки и те должны отличаться по высоте и разнообразию. Когда чаинки в наших чашечках встали почти вертикально и опустились, шофёр знаками показал, что чай готов, и отхлебнул. Лёня уважил хозяйку, выпив две чашки, хвалил и восхищался чаем, сказал, что этот чай хорошо пить для расслабления, и утоления печали… В ритуал входила и покупка этого чая. Хозяйка положила зелёные скрученные чаинки в железную коробочку с золотым драконом. Эта коробочка навеяла воспоминания о другом чае, который я пила в казахских юртах, из самовара, на угольках, со сливками. В воспоминаньях мой казахский чай не уступал китайскому.

Обратная дорога по шоссе «Шанхай — Хан–Чжоу» на восходе солнца была восхитительной, ехали быстро, останавливались, смотрели на матовый восход. Времени до отлёта самолёта было предостаточно. Вдруг посреди дороги около знака: «До Шанхая 60 км» стоит заграждение — застава: ехать дальше нельзя — объезд. Отдельные машины почему‑то пропускались, нашей же показали на съезд. Поехали по просёлочной дороге, думая, что вот–вот опять вернёмся на шоссе, но дорога пошла кружить по грунтовым, незначительным дорогам. Спустился туман, да такой, что нельзя было видеть даже носа нашей машины. В белом молочном киселе двигались со скоростью пешехода. Такой плотности тумана я никогда не встречала, казалось, что он прямо‑таки придавливал машину. Потом туман так же внезапно рассеялся, как и появился. Шофёр в ближайшем ларьке спросил дорогу, показали, поехали полями, просеками, деревнями. И совершенно неожиданно вдруг оказываемся на дороге с надписью: «120 км до Шанхая». Вот тебе на! Останемся на краю Поднебесной! Загрустили и прикинули, что в аэропорт Шанхая мы сможем поспеть, если сейчас же найдём потерянное шоссе и с бешеной скоростью понесёмся. Найдём? Успеем? Где аэропорт? Смотрим на небо: не появится ли какой‑нибудь летающий объект? Самолётов и не видно, и не слышно. Никаких признаков города Шанхая: ни башен, ни небоскрёбностей. Только мелькающие поля, посёлки, перелески. До сих пор не можем приложить ума, как так оказалось? Приближались к Шанхаю, а очутились на сто километров дальше, чем начинался путь? Мистика китайских коммунистических дорог. Розовый туман. «Шаг вперёд — два назад».