Гардарики. Тунгуск - Щюка Сиирский

Глава 4

Машина неслась по скоростной трассе на окраину города. В машине сидел Витольд и еще двое спереди. Долго ехали молча. Улыбнувшись и дружески ударив Роберта по колену, Витольд спросил:

– Ну как, Фома неверующий, живой?

– Да вроде, – Роберт полностью пришел в себя. – И куда едем?

– Х-хых, вроде. Стоял бы так подольше, так был бы не жилец, пуля бы шальная тебя нашла. А куда едем, ты и сам увидишь. Ты же местный. Да, и знакомься, это за баранкой Осьмой, рядом Богомил.

Тот, кого звали Богомил, обернулся. Твердое, странно квадратное лицо со шрамом во всю левую щеку взглянуло на Роберта. В Богомиле было что-то нерусское. То ли примесь бурята, то ли тунгуса. Во взгляде же была какая-то странная блуждающая пустота. Его голос был странно неприятен:

– Здрово будь, меня говорят Богоммил. Как говорил мой отец, я буду радовать богов, буду служить во их славу и во имя предков. – Странный хохоток, если этот звук можно так назвать, прозвучал где-то в глубине этого человека. Осьмой, как понял Роберт, усмехнувшись, отреагировал на слова товарища:

– Ты тут не устраивай песни родноверов. Или ты им заделался, тогда вали к анархистам-язычникам. Они и пытки используют, и даже жертвы приносят богам. Тебя ведь в эту сторону кренит? Мы все это видим. Придешь к ним, а они тебя самого на алтарь и в жертву тебя кровавому богу. Вот тогда и пой про волю души язычника и славу богов.

Богомил не отвечал с минуту, потом он лишь слегка натужно посмеялся:

– Да брось эту чушь гнать. Мы ведь все заодно.

Дальше ехали молча. Витольд, откинувшись, подремывая, храпел. Хоть он явно раздражал и Осьмого, и Богомила, они его будить не решались. Примерно через полчаса они были за городом, ехали по дачному кооперативу и через еще четверть часа въезжали на отгороженный участок Большой трехэтажный деревянный дом. На нем было отличительно мало резьбы. Зато двухметровый забор, как и все остальные соседние, был весь исписан узорами, рунами и изображениями богов, духов и картин леса. Участок в 16 соток был лишь отчасти засажен овощами и имел небольшой сад из десятка яблонь и вишен. К дому примыкала теплица из «куршуновой слюды». Гараж примыкал к дому, он был из кирпича и оббит деревом. Поставили машину. Богомил стал сливать воду:

– Что-что, а машины Союза – лучшие!

Осьмой возразил:

– Ну не скажи, с этой водой больше двухсот не разгонишься, к тому же ее менять надо каждый день минимум. – Он смотрел на струю холодной со льдом воды, льющейся в отходный бак. – Вот откроют скоро границу для торговли машинами, нужно будет испанский конкистадор купить. Электричество у нас дешевое, а вот машины, полностью на батареях работающие, не очень хорошие.

Они зашли в дом. Роберта поразило странно современное убранство дома. Это было крайне нетипично для Тунгуска, где население старалось во всем следовать заветам основателей града: «Пусть град данный будет славить культуру и искусство Руси, пусть, попадая в него, люди чувствуют соприкосновение с прошлым». По коридору проехал робот! Робот в доме! На их использование в бытовых целях же существует жесткий запрет в Союзе. И особенно в России: здесь запрет распространяется на всех граждан.

– У вас тут робот?

– Да, если к нам придут, то уж за этого робота нам светит самое мягкое наказание. – Из одной из комнат вышел мужчина лет шестидесяти. – Меня Павлом звать, вас как?

– Роберт, очень приятно.

– Ясно, приятно, – Павел внимательно взглянул на Витольда, только что зашедшего. – Это все?

– Да, троих наших и двух анархистов завалил этот смертник. Еще восемь наших и семь анархистов полегло от рук «очень сознательных граждан». – Витольд достал из чемодана автоматы, пистолеты и сумку Роберта. – Вот тут лежит то, что должны были нам передать французы. – Павел взял сумку. Взглядом спросил разрешения у Роберта. Тот вспомнил слова безликого о том, что это оборудование по факту – бомба:

– Я надеюсь, вы разносить Тунгуск не собираетесь?

Витольд посмотрел внимательно, но быстро на Павла, затем ответил:

– Сам город, конечно, нет, тут есть военные лаборатории, несколько секретных баз в тайге.

Павел достал коробку. Совсем небольшая, 15 на 10 на 20 сантиметров. Роберту не особенно верилось, что этого, как говорил старовер, хватит на уничтожение трети города. Роберт постепенно отдавался тягостному рассуждению: «Мне подсунули взрывчатку. Через меня просто осуществили передачу. Никакой филиал всерьез открывать никто не собирался. Кто я в этой игре? Я самая последняя пешка, как и сказал этот псих. Я! Я, тот, кто заработал миллиарды. Теперь я практически на дне. Я ведь не хотел ехать! Зачем? Что меня заставило сюда поехать? А моя семья? Черт! Теперь я ввязан в борьбу, из которой дай бог мне вырваться живым. Эти меня тоже так возьмут и отпустят, ага, как же! Я хоть и с врагами ненавистного мне режима, но убивать, как они, не желаю. Зачем эта лишняя кровь? Этот карточный домик, эта псевдосвободное и псевдовеликое государство развалится само собой. Мне просто нужно дождаться этого момента, и потом уеду домой. И ведь не так долго ждать: этим летом полноценное открытие занавеса для информации и культуры».

Витольд внимательно посмотрел на него и ведь как будто понял:

– Забей, как ляжет карта судьбы, так и пойдешь своей дорогой. Сейчас думу делать лишь себя же просто мучить.

– Я не фаталист.

– Какая разница, главное, сейчас этим голову не забивать. Когда нужно будет принимать решение, тогда и думе отдавайся.

– А разве не каждое мгновение мы принимаем решение?

– Часто, но чаще думать много не надо. Мы принимаем решение молниеносно, что тоже можно считать велением судьбы. Ведь из мелочей строятся достижения и проблемы. Мы совершаем поступки, а все, на что не можем оказать влияние, и есть судьба.

– И на судьбу можно свалить все грехи. То, что вы говорите, Витольд, является догмами общества и государства, против которого вы, между прочим, боретесь.

– Нет, человек ведь может быть одновременно и фаталистом, и очень ответственным. Человек может быть глубоко верующим и вместе с тем делать открытия в науке. И я борюсь не против черт евразийского общества и даже не против государства.

Роберт не понял собеседника: «Он воюет не против государства, а против кого тогда? У него личные счеты? Или эта ненормальная жизнь в этом ненормальном государстве сделала его маньяком? У него появилась потребность убийства, потребность в самих ощущениях противостояния?»

– А против чего вы воюете, Витольд? Ради чего убиваете себе подобных?

Витольд не ответил. Они прошли в большую комнату. Она, по-видимому, занимала значительную часть пространства в доме. Комната была отделана в офисном стиле. В центре стоял большой стеклянный стол. Большие окна закрывали жалюзи, разумеется, автоматические. На них, кстати, тоже существовал запрет. Как ведь считается, что человек излишне не должен упрощать себе жизнь. Белые обои, ковры, диваны и кресла давали ощущения странной чистоты. Здесь было необычайно чисто и светло. На одном из диванов дремал человек. Молодой, лет примерно всего тридцать. Он привстал и поздоровался. По акценту можно было определить в нем итальянца. Но он назвался, правда, Джоном. Все сели за стол. Большинство – Осьмой, Павел, итальянец, согласился угоститься и Роберт – закурили сигары. Джон при этом их очень хвалил. И действительно, табак был очень неплох, даже по мнению Роберта. Богомил в одиночестве в одном из крайних кресел сел за бутылку водки. Витольд же достал из внутреннего кармана пиджака измятую пачку «Беломорканала», и комната стала наполняться неприятным дымом. Витольд скуривал папиросу за папиросой молниеносно. Джон морщился, начал было возмущаться, как Витольд пустил в него облако синего дыма. Тот закашлял, стал отмахиваться, что, по-видимому, Витольда очень позабавило. Обстановка накалялась, это чувствовал даже Роберт. Ведь нужна искра, чтобы накопившийся в этих людях стресс вылился в драку между ними. Роберт пытался найти нейтральную тему для вопроса. Однако его опередил Павел:

– Вито, хорэ! Лучше давайте познакомимся, узнаем нашего гостя, – он кивнул Роберту, – а то как-то негостеприимно.

Роберт рассказал о себе немного. Ведь он понимал, они и так о нем все знают, по крайней мере Павел с Витольдом. Джон рассказал о себе достаточно мало. Он вырос в Америке, в семье влиятельного итальянского банкира. Банк его отца был разорен. Он же вел очень праздную жизнь. И в определенный момент единственным выходом стала служба в структуре экономического подразделения ЦРУ, куда его согласились взять на низшие должности. Почти шесть лет его готовили к работе в Евразийском Союзе. Пять лет назад его провели через границу Пакистана (занимающего то нейтральную позицию, то прозападную) с Индией (членом Евразийского Союза). Для того чтобы его и еще множество агентов провести через границу, пришлось устроить аварию на атомной АЭС в Пакистане. В результате чего толпы людей бросились от места аварии, в Индии оказались сотни тысяч беженцев. Их всех отследить, разумеется, было невозможно. В программы данных Союза заранее были удачно введены дополнительные сведения о новоиспеченных гражданах. Два года Джон ездил по Союзу. Создавал предприятия, организации совершенно разного толка. Когда он приехал создавать филиал одной из своих компаний в Братске, его раскрыли. Откуда просочилась о нем информация, было неизвестно. Его, как друга и даже одного из основателей организации в некоторых областях борцов за демократию, конечно, спасли и спрятали. Когда безликие арестовали уже месяц прячущегося Джона, разъяренная толпа подстерегала его почти на каждом шагу. Было ясно, что безликие предпочтут отдать его толпе, как нередко это делали. Чтобы его спасти, пришлось кинуть бомбы. Тогда, как рассказали Роберту, погибло около сотни демократов Тунгуска, и более полутысячи горожан были убиты, ранены или получили увечья.