Гардарики. Тунгуск - Щюка Сиирский

– Кому нужно за мной следить? И кто вы? – с недоверием Роберт усмехнулся незнакомцу.

– Меня зовут Витольд, я из «Борцов Демократии». Следят фээсбэшники. Они вас еще с вокзала пасут. Вы же Грин Роберт?

Роберт еще раз оглядел собеседника. Средний рост, небольшая полнота, обычная льняная рубаха и штаны. На шее висел молот. Нужно было решать, открываться ему или стараться отвязаться: «Скандинавской веры он. Обычно этих Торов с Одинами эти фээсбэшники и славят. Но, думаю, он не стал бы так себя выдавать. Там, в нормальной стране, я мог бы красиво солгать, но здесь меня не поймут. Лучше не рисковать».

– Да, я. Но я, однако, думаю, что за мной не будут следить. Зачем? – Роберту почему-то этот как бы такой же, как и все остальные люди, человек внушал доверие. Просто он сам по себе.

– Вы провезли с собой оборудование. Оборудование ваше однозначно не только для связи, – с улыбкой говорил Витольд. – Думали, что не засекут, а нет.

– Оборудование мне выдала компания. Я сюда приехал с мирными намерениями: по конкретному бизнес-делу. – Нет, он лжет. Никто вот так прямо не говорит, что он член антигосударственной организации, даже в этой ненормальной стране. Да, скорее всего он из органов. Надеюсь, мой русский не сильно меня выдает. Надеюсь, у меня есть иностранный акцент. Я же достаточно много прожил в другой языковой среде – даже думаю больше на английском. Хотя они, возможно, узнали, что я эмигрант. Кстати, если бы за мной следили, то заметили бы, что меня ничего не удивляет, что я очень уверенно, зная куда, иду – то есть хорошо ориентируюсь. Да и вообще они и так бы могли все разузнать. Не так сложно, наверно, проследить мой жизненный путь. А теперь вот прощупывают меня. Это у них такая проверка, что ли? Провоцируют на необдуманный поступок.

– Хотите, я на крови дам клятву, что не лгу.

С ироничной улыбкой Роберт отвечал собеседнику:

– А это, случаем, не привлечет внимание?

Он все больше убеждался в том, что верить ему нельзя: «Заигрывается. Никчемный актеришка. Да, давать клятву на крови, черт его подери, здесь – это норма! Но не у всех на виду в городском поезде. И уж тем более если следят за тобой. Это абсурд». И Роберт, слегка оттолкнув Витольда, отошел от него вперед – к другому окну. Он почувствовал, что этот «демократ» старается поймать его взгляд, что он сверлит его спину. Однако проигнорировав все, Роберт уставился в окно, на оранжево-серый искусственный остров посреди моря тайги.

Через десять минут Роберт вышел из поезда и пешком отправился до гостиницы «Северный ветер». Данный отель имел все семь звезд, даже по международным меркам. Но самое главное, он не был типичным зданием Тунгуска. Выстроенный из сложного каменно-металлического кирпича, в советском ампире, он имел единственный элемент общности с остальным ансамблем строений града – колонны в десятки метров высоты были в виде зверей и духов. Пройдя по мраморной лестнице в холл, входящий гость сразу попадал как будто в обыкновенную европейскую гостиницу. Багаж уже был доставлен. Роберт, почти не скрывая радости единства хотя бы с этой нормальной, человеческой, по его мнению, обстановкой, отправился в багажный отдел. Он находился в левом крыле. Роберт прошел в длинную продолговатую комнату. Он видел уже свою серо-светлую сумку.

Но тут – удар по плечу, твердый, не дающий сделать и шага дальше. Перед ним возник человек, одетый, как обычный житель, в лен и прочный черный лкатоновый (сделанный на основе мешковины, обработанный так, что мог спасти даже от проливного дождя) плащ. Лицо выглядело молодо, но был он седым и с бородой. На шее виднелся, однако, крест. При этом тяжелый, железный. Перед ним стоял старообрядец. У Роберта это вызвало раздражение. Он только начинал расслабляться: «Что за страна маразматиков! Что этому жалкому, ищущему гармонию в религии человеку от меня нужно?» Взгляд, впивающийся в Роберта и остановивший его, был, однако, очень твердым, как и голос:

– Вы, Грин Роберт, или, если говорить точнее, Родослав Михаил Мефодьевич, из рода Сибаров, провезли в страну аппаратуру, которую можно использовать для незаконной связи с заграницей и также отправки большого количества информации. К тому же из материала, из которого сделано устройство, можно сделать взрывчатку. Ее хватит, если постараться, на уничтожение трети города. А теперь пройдемте со мной.

Мягко, но опять твердо и настойчиво собеседник подтолкнул Роберта обратно к выходу. Мысли немного смешались: «Как? Почему? Этот Витольд не врал? Меня подставили? Я пешка в политической игре? Если так, то мне не жить. Хотя, возможно, в свете улучшения отношений между Западом и Евразией мне смерть не грозит. Если сейчас меня по всей форме оформят, заведут дело, то они уведомят моего отца, всю семью, друзей – братьев, связанных клятвой на крови. Хотя друзей вряд ли – я уверен, они от меня отреклись. Родство не создать кровью. Жизнь течет, время делает свое дело – все разрушается, если его не поддерживать. Мда, попытка бегства – это для меня все же единственная попытка спастись. Сбегу и буду бороться. Найду этих борцов демократии. Надо было довериться Витольду. Чувствовал же интуитивно, что нужно доверять ему».

Роберт уже вспомнил несколько приемов, собрался действовать. Он слегка повел плечом, но тут же услышал голос сопровождающего:

– Бегите. Я крикну вам вслед, что вы убили представителя земства, что вы анархист. И что произойдет? За вами погонится толпа. И, скорее всего, вы окажитесь в руках ожесточенных преследованием людей. Что они с вами сделают, мне, наверно, не надо объяснять, вы же здесь выросли. – Он говорил с опять же таким же добродушным выражением лица и улыбкой. – Здесь существует лучшее средство предотвращения бегства – общественное участие. Правда, у этого есть свои минусы, не правда ли?

В голове мелькнули несколько воспоминаний. Роберт стал вспоминать, как в десять лет увидел расправу над мигрантом, вернувшимся обратно и посмевшим заявить неудовольствие чем-то. Среди многих картин прошлого Роберту особенно вспоминались молодые иностранцы, совершившие в шутку оскорбление в роще Велеса, нагнанные и растерзанные за три минуты. Быстро и ниоткуда взявшаяся толпа разбросала части их тел на нескольких площадях, а головы несчастных насадила на длинные колья в роще. Кровь, смерть, страдания, ненависть, звериная жестокость – вот что царило во время расправы. Роберт ведь нередко представлял себя на месте этих людей, даже когда не сомневался в правильности убийства. Он представлял, как надо спасаться от толпы, как от группы людей. Сейчас ведь он знал много приемов разных боевых искусств и мог, в принципе, оказать сопротивление. Мог оказать сопротивление этому ничтожеству, ведущему его на допрос, группе людей, но не толпе. Когда тебя преследует толпа – это как потоп, поток злости, ненависти, от которого не спрятаться, не сбежать и не победить. Расправа же будет очень жестокой. За секунды куски тела будут находиться в разных концах улицы. Роберт оглянулся: по улице шло и так много народа, а если поднимется крик, так ему точно не сбежать.

– Да, есть. Иногда, наверно, сложно доставить арестованного в сохранности?

– Иногда, а иногда не особенно и стараешься. Плюс сегодняшней толпы, что она вменяемая. Если человек особо страшного деяния не совершал, его спасти можно. Стрельнул вверх – все успокоились, как по команде, и ты просто объясняешь, что он нужен живым и что он смерти такой не заслужил. Его тебе возвращают. Того, кто будет препятствовать, я имею право застрелить. Если же человек не достоин жизни, я могу создать такую ситуацию, что он умрет на улице. Как хорошо задерживать конченых людей – крикнул в толпу, что он насильник, педофил или анархист, убивший десяток человек, и его нет. Вместе с ним пропало огромное количество работы с бумагой.

– Знавал я эти особо опасные деяния. Раньше вон человека только за то, что он уезжал за границу незаконно, готовы были растерзать.

– Ну, это раньше. Раньше и толпу было не остановить.

– Ну, так еще бы. Навязали обществу убийство за норму – еще удивляются. Вы сами задумайтесь, как вы говорите о смерти и судьбе человека. Разве вообще человек может быть достоин того, чтобы быть растерзанным толпой? И разве вы имеете право решать, достоин ли человек смерти или нет? Вы можете ошибиться.

Но его собеседник невозмутимо возразил:

– Тогда я поплачусь головой за это. Если человек был невиновен, то он все равно достойно прошел свой путь. И о чем тут сожалеть?

– О потерянной жизни человека?

– Кто ее потерял, он? Понабрались, я смотрю, вы там, на Западе. Он просто потерял свою земную материальную жизнь, и все.

– Да, конечно, я и забыл, какое тут принято отношение к смерти. Вот вы бы готовы были отдать жизнь вот так просто, возможно, ни за что? Как, кстати, вас зовут?

– Мое имя не имеет никакого значения – его у меня нет. Я безликий, надевший черное, – я человек, отдавший себя служению государству, отказавшийся от быта и мелочей человеческого существования. И, разумеется, от полноценной жизни я отрекся и присягнул смерти.