Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При описании пыток со стороны Митридата Веничка говорит: «И тут мне пронзило левый бок, и я тихонько застонал, потому что не было во мне силы даже рукою защититься от ножика…», — как и у лирического героя Высоцкого в «Моих похоронах»: «Я все мускулы напряг — / Не сжимается кулак» (АР-3-38).
Совпадает и обращение Венички к Митридату с обращением лирического героя к вампирам: «Убери нож, убери…» ~ «Погодите, спрячьте крюк!».
Да и предыдущий мучитель Венички — Сфинкс — сродни вампирам: «…он рассмеялся, по-людоедски рассмеялся» ~ «Кровожадно вопия, / Высунули жалы».
В заключительной главе поэмы — «Москва — Петушки. Неизвестный подъезд» — Веничка говорит о своих убийцах: «Они даже не дали себе отдышаться — и с последней ступеньки бросились меня душить, сразу пятью или шестью руками, я, как мог, отцеплял их и защищал свое горло, как мог». А в предыдущей главе перед тем, как избить, они его «обступили с тяжелым сопением».
В творчестве Высоцкого данный мотив также представлен очень подробно: «В гроб вогнали кое-как, / А самый сильный вурдалак <…> Сопел с натуги, сплевывал / И желтый клык высовывал» («Мои похорона»), «Но он не услышал — он думал, дыша, / Что жить хорошо, и жизнь хороша» («Сентиментальный боксер»). В последнем случае — «он не услышал», продолжая избивать героя, что напоминает описание Митридата: «А он уже ничего не слышал и замахивался, в него словно тысяча почерневших бесов вселилась». Примечательно, что бесом назван и противник героя в «Сентиментальном боксере»: «А он всё бьет, здоровый черт».
Вот еще несколько параллелей между этими произведениями: «Перестань, Митридат, перестань!» ~ «Устал ведь, отдохни!».
Митридат ударяет Веничку ножом «в левый бок», а потом ему «пронзило правый бок». Также и противник лирического героя Высоцкого бьет его по ребрам: «И думал Буткеев, мне ребра круша…».
В последнем случае герой не понимает, за что противник избивает его: «И что дерется, вот чудак! — / Ведь я его не бью». И ровно об этом же говорил Веничка: «Один размахнулся — и ударил меня по щеке, другой — кулаком в лицо, остальные двое тоже надвигались, — я ничего не понимал».
В обоих случаях мы сталкиваемся с хорошо знакомым нам мотивом избиения, который часто разрабатывается Высоцким: «И в нос, в глаз, в рот, в пах / Били…» («Знаю, / Когда по улицам, по улицам гуляю…», 1975). Одной из его вариаций является избиение ногами (в том числе сапогами), которое встречается у обоих писателей: «Ты ему в брюхо сапогами! Пусть корячится!» ~ «А какой-то танцор / Бил ногами в живот» («Путешествие в прошлое»), «И кулаками покарав / И попинав меня ногами…» («Вот главный вход…»), «Кто на мне до зари / Сапогами ковал? / Взвод вспотел раза три, / А майор всё кивал» («Побег на рывок»; АР-4-14). Отметим заодно еще одну параллель с «Побегом на рывок»: «.. я, как мог, отцеплял их руки и защищал свое горло, как мог» ~ «Дальше встал я, как мог» (АР-4-14).
Между тем герой Ерофеева на первых порах пытается не упасть: «Я все-таки устоял на ногах и отступал от них тихо, тихо, тихо, а они четверо тихо наступали…». Сравним в «Песне микрофона» Высоцкого: «Я качаюсь, я еле стою», — где микрофон схватили за горло («Он сдавил мое горло рукой»), а в «Москве — Петушках» Веничке вонзили шило в горло. Однако в «Неужто здесь сошелся клином свет…» поэт уже не выдерживает давления со стороны власти: «Но падаю-уже не устоять».
Веничка же пытается спастись бегством: «Беги, Веничка, хоть куда-нибудь, все равно куда!.. <.„> Я схватился за голову — и побежал. Они — следом за мной…».
Похожая ситуация была в «Погоне» Высоцкого: «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!». Однако тогда ему удалось уйти от смерти, но в стихотворении
«Неужто…» он понимает, что «бежать не суметь»: «Уже не убежать…» (набросок /5; 590/). Процитируем также «Конец охоты на волков» (1977): «И смирились, решив: все равно не уйдем!», — и поэму С. Есенина «Сорокоуст» (1920), где речь шла об угрозе индустриализации деревни: «Никуда вам не скрыться от гибели, / Никуда не уйти от врага».
Добираясь до Венички, «они, все четверо, подымались босые и обувь держали в руках — для чего это надо было? чтобы не шуметь в подъезде? или чтобы незаметнее ко мне подкрасться? не знаю, но это было последнее, что я запомнил».
Советская власть часто расправлялась с неугодными людьми «втихаря», чтобы не оставлять следов. Об этом говорится и у Высоцкого: «Его шаги едва слышны, — / Остерегитесь!» («Вооружен и очень опасен», 1976), «Вошли без стука, почти без звука» («Песенка про Кука», 1971), «И вот, как языка, бесшумно сняли / Передний мост и унесли во тьму» («Песня автомобилиста», 1972), «Чтоб не было следов, повсюду подмели» («Горизонт», 1971).
Сравним также фразу «Они вонзили мне шило в самое горло» с черновиком «Гербария» (1976): «В меня гвоздочек вдели» (АР-3-12). Кроме того, в этой песне над лирическим героем «глумятся дети» (АР-3-18), как и в «Москве — Петушках» — над человеком, которого разрезало поездом: «И окурок всё дымился, а дети скакали вокруг — и хохотали над этой забавностью…».
Неудивительно, что и Ерофеев, и Высоцкий предчувствовали скорую смерть.
В «Москве — Петушках» Веничка признаётся: «И если я когда-нибудь умру — а я скоро умру, я знаю…» («Петушки. Вокзальная площадь»).
Такое же предчувствие было у Высоцкого.
Нина Максимовна Высоцкая: «Он сидел на диване, курил — и вдруг тихим-тихим голосом сказал: “Мамочка, я скоро умру”»[3352] [3353] [3354] [3355] [3356] [3357].
Михаил Полицеймако, сын актрисы Театра на Таганке Марины Полицеймако: «В 1979 году они поругались, а через какое-то время Высоцкий к ней подошел: “Давай помиримся, а то я чувствую, что скоро умру”»зз.
Всеволод Абдулов: «Володя говорил сам… Он сказал: “Приготовьтесь, я скоро умру. Я готов, вы приготовьтесь!”»з4.
Ерофеев писал в своем дневнике:
