Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако у Высоцкого статуя сбегает не только со своего пьедестала, но вообще за границу…
Об использовании Высоцким образа серпа и молота как символа советской власти мы подробно говорили при анализе «Песенки про метателя молота» и стихотворения «Два пижона из “Креста и полумесяца”…» (оба — 1968). Но в них серп и молот представлены скрыто, на уровне подтекста. Открыто же свое отношение к этому символу поэт выразил в более позднем стихотворении: «Новые левые — мальчики бравые / С красными флагами буйной оравою, / Чем вас так манят серпы да молоты? / Может, подкурены вы и подколоты?!».
В «Москве — Петушках» это отношение выражено не менее откровенно:
Если уж вы хотите всё знать, — я вам все расскажу, погодите только. Вот похмелюсь на Серпе и Молоте, и
Москва — Серп и Молот
и тогда все, все расскажу. Потерпите. Ведь я-то терплю! <…>
Серп и Молот — Карачарово
И немедленно выпил.
Карачарово — Чухлинка
А выпив — сами видите, как долго я морщился и сдерживал тошноту, сколько чертыхался и сквернословил. Не то пять минут, не то семь минут, не то целую вечность…
Здесь необходимо привести так называемое «Уведомление автора», предпосланное к поэме: «Первое издание “Москва — Петушки”, благо было в одном экземпляре, быстро разошлось. Я получал с тех пор много нареканий за главу “Серп и Молот — Карачарово”, и совершенно напрасно. Во вступлении к первому изданию я предупреждал всех девушек, что главу “Серп и Молот — Карачарово” следует пропустить, не читая, поскольку за фразой “И немедленно выпил” следует полторы страницы чистейшего мата <…> Добросовестным уведомлением этим я добился только того, что все читатели, в особенности девушки, сразу хватились за главу “Серп и Молот — Карачарово”, даже не читая предыдущих глав, даже не прочитав фразы “И немедленно выпил”. По этой причине я счел необходимым во втором издании выкинуть из главы “Серп и Молот — Карачарово” всю бывшую там матерщину. Так будет лучше, потому что, во-первых, меня станут читать подряд, а во-вторых, не будут оскорблены».
Однако очевидно, что здесь происходит обыкновенная игра с читателем: на самом деле не было никакого «первого издания», просто автор дает понять, что в главе Серп и Молот — Карачарово он матерится на Серп и Молот, то есть на советскую власть.
У Высоцкого также часто встречается матерщина, направленная на власть, — отсылаем читателя к анализу неформальной лексики в начале главы «Конфликт поэта и власти» (с. 80 — 88), а также к главе «Высоцкий и Ленин», где приведено множество примеров употребления поэтом слова «суки» применительно к властям (с. 22 — 24).
В целом же заключительная сцена поэмы Ерофеева («Москва — Петушки. Неизвестный подъезд») напоминает стихотворение Высоцкого «Неужто здесь сошелся клином свет…» (1980): «Они вонзили мне шило в самое горло» ~ «И было мне неполных двадцать лет, / Когда меня зарезали в подъезде <.. > И вдруг — ножом под нижнее ребро»[3339].
Оба героя были убиты в подъезде острыми предметами: лирический герой Высоцкого — ножом, Веничка — шилом, причем оба орудия были снабжены рукояткой: «И стукнула о кафель рукоять» ~ «громадное шило с деревянной рукояткой».
Похожи даже заключительные строки: «Но падаю — уже не устоять» (Высоцкий) ~ «И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду» (Ерофеев).
В обоих случаях убийство является метафорой массированного давления со стороны власти, оправиться от которого оба героя уже не в силах. Таким образом, то, что с ними произошло, можно назвать убийством замедленного действия.
Единственное различие состоит в том, что лирический герой Высоцкого убит ударом в ребро, а герой Ерофеева — в горло. В художественной литературе, особенно в поэзии, горло соотносится с темой удушья. Поэтому Веничка говорит: «Они даже не дали себе отдышаться — и с последней ступеньки бросились меня душить…». А у Высоцкого читаем: «Если будешь душить / Или, там удушать, / Не забудь пошутить / И начни отвлекать» («Палач», редакция 1975 года; АР-16-192), «Он сдавил мое горло рукой» («Песня микрофона», 1971), «Не давите вы мне горло» («Отпустите мне грехи / мои тяжкие…», 1971), «С горла сброшена рука» («Пиратская», 1969), «С ножом пристали к горлу — как не дать?!» («Пятнадцать лет — не дата, так…», 1979).
И когда в 1986 году власти не пустили Ерофеева во Францию для операции на горле, он сказал: «Умру, но никогда не пойму этих скотов»[3340].
В похожем ключе высказался однажды и Высоцкий: «Не понимает нас Политбюро. И — не надо. Надо, чтобы мы их поняли. Хоть когда-нибудь»[3341]. Эту же мысль находим в стихах: «И если б наша власть была / Для нас для всех понятная, / То счастие б она нашла, / А нынче — жизнь проклятая!» («Она — на двор, он — со двора…», 1965).
Но советских чиновников нельзя было не то что понять, но и увидеть: «Когда они там, наверху, к ним не добраться, а уж поговорить…», — сетовал Высоцкий[3342]. А по воспоминаниям Давида Карапетяна, после визита к Хрущеву в марте 1970-го Высоцкий сказал ему: «Они прозревают только тогда, когда это их лично коснется»19.
Что же касается слов «Они вонзили мне шило в самое горло», то много лет спустя они были реализованы на практике, когда Ерофеев скончался от рака горла. И, подобно этому, черновой вариант «Конца охоты на волков» (1977) Высоцкого: «Я скакнул было вверх, но обмяк и иссяк, / Схлопотал под лопатку и сразу поник» /5; 535/, - также был реализован в его жизни. Вспоминает организатор концерта в Люберцах 3 июля 1980 года Галина Репенкова: «Перед концертом Владимир Семенович попросил перевязать ему левое плечо, где возле лопатки была рана»’1®.
Между тем царь Митридат, явившийся в Веничкином бреду в качестве предшественника четырех убийц, также ударяет его в ребра: «И тут мне пронзило левый бок, и я тихонько застонал, потому что не было во мне силы даже рукою защититься от ножика… “Перестань, Митридат, перестань…”. Но тут мне пронзило правый бок, потом опять левый, потом опять правый, — я успевал только бессильно взвизгивать, — и забился от боли по всему перрону». Перед этим же Митридат отвечал на вопрос Венички, зачем у него в руках ножик:
