Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

«Как зачем?., да резать тебя — вот зачем!.. Спросил тоже: зачем?.. Резать, конечно…». А лирического героя Высоцкого в стихотворении «Неужто здесь сошелся клином свет…» «зарезали в подъезде».

Теперь обратимся к предпоследней главе поэмы: «Они приближались — по площади, по двое с двух сторон… — Ты от нас? От НАС хотел убежать? — прошипел один и схватил меня за волосы и, сколько в нем было силы, хватил головой о кремлевскую стену».

Точно такой же вопрос задавали следователи КГБ отказнику Эфраиму Холмян-скому 5 июня 1980 года: «С кем вы вообще вздумали сражаться? С НАМИ?! Решили НАС победить?!»21 (в обоих случаях местоимения «нас» и «нами» выделены самими авторами).

А кремлевская стена, подобно скульптуре «Рабочий и колхозница», является опознавательным знаком, символизирующим советскую власть. Да и убийцы легко узнаваемы: «В этом самом переулке навстречу мне шли четверо… Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять, кто эти четверо… <…> Как бы вам объяснить, что у них были за рожи? Да нет, совсем не разбойничьи рожи, скорее даже наоборот, с налетом чего-то классического <.. > Где, в каких газетах, я видел эти рожиЪ>.

Нетрудно догадаться, что речь идет о четверке «отцов-основателей»: Марксе, Энгельсе, Ленине и Сталине, портретами которых были заполнены все газеты22. Сравним в рассказе Высоцкого «Формула разоружения» (1969): «…а мне сказали: “Скатертью дорога”. Я оглянулся — нету скатерти, а на дороге двое, руки в карманы. Я еще

19 Карапетян Д. Владимир Высоцкий: Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Захаров, 2005. С. 125.

20 Симакова Л. Высоцкий у нас. — в Люберецком районе Московской области // Высоцкий: время, наследие, судьба. Киев, 1994. № 18. С. 4.

21 Холмянский Э. Звучание тишины. Иерусалим, 2007. С. 90.

22 И не только газеты: «На красных кожаных обложках многих красивых книжек в пятидесятые годы была выдавлена эмблема-четвероглав: расположенные веером профили четверки Вождей — Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, причем Сталин был на переднем плане и, тем самым, крупнее других членов сборной» (Сечив С. Соцреализм. Вспоминая образы вождей // http://www.angelfire.com/poet-гу/гипп_ги881агп70008осгеа1й2п_оЬга7УагМ)а±1т1). А поскольку он был «крупнее» всех и кровожаднее, то именно его и имеет в виду Веничка, говоря о своем непосредственном убийце: «Один из них, с самым свирепым и классическим профилем…». Об этом же писал прототип одного из героев поэмы Игорь Авдиев («Черноусый»): «Но четыре профиля! — классических! — кто не помнит их, высовывающихся друг из-за друга! По всей родине и в братских странах социализма (простите!) на самых видных местах, на всех высоких зданиях, над всеми толпами — четыре профиля…» (Авдиев И. Некролог, «сотканный из пылких и блестящих натяжек» // Континент. 1991. № 67. С. 323). Кроме того, Высоцкий, как и Ерофеев, говоря о Сталине, использует прием аллюзий: «А четвертый был похож… впрочем, я потом скажу, на кого он был похож» ~ «Там этот, с трубкой… Как его? / Забыл — вот память!» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем…», 1975).

подумал: где-то я их видел, но сначала как-то смутился, а потом запамятовал, да так и… ну… словом, не спросил…» /6; 68/, - и всё это кончилось для него тюрьмой.

У Ерофеева убийцы шли навстречу герою («В этом самом переулке навстречу мне шли четверо…»), и это тоже «высоцкий» мотив: «Я возвращался, / А он — навстречу» («Я склонен думать, гражданин судья…», 1969).

А «классический» вид четырех «профилей» напоминает и песню «Диагноз» (1976), в которой висящие на стене портреты светил медицинской науки на уровне подтекста оказываются портретами идеологов коммунизма: «На стене висели в рамках бородатые мужчины…».

Кстати, с четверкой своих убийц Веничка уже сталкивался за много лет до этого: «Помню, лет десять тому назад я поселился в Орехово-Зуево. К тому времени, как я поселился, в моей комнате уже жило четверо, я стал у них пятым» («Карачарово — Чухлинка»). И поведение этой четверки полностью совпадает с поведением его будущих убийц: «Эти четверо — собирательный образ: четыре классика марксизма, четыре монстра-пролетария из рабочего общежитты…»[3343] [3344] [3345] [3346] [3347]. В самом деле: «И вижу: все четверо потихоньку меня обсаживают…» = «А они подошли ко мне и меня обступили <…> а они, все четверо, тихо наступали»; «.. двое сели на стулья у изголовья, а двое в ногах» = «Они приближались по площади, по двое с двух сторон»24; «Они своими угрюмыми взглядами пронзали мне душу» = «Они вонзили мне шило в самое горло»25; «И смотря мне в глаза, смотря с упреком <.. > Они, все четверо, глядели на меня уничтожающе» = «Все четверо смотрели на меня в упор, и все четверо, наверно, думали: “Как этот подонок труслив и элементарен!”».

Подобным же образом власти относились к лирическому герою Высоцкого и другим авторским двойникам: «Хотя для них я глуп и прост. / Но слабо подымаю хвост» («Ошибка вышла», 1976), — и так же его обступали': «И глупцы подступили к нему» («Про глупцов», 1977; АР-7-198), «Подступают, надеются, ждут, / Что оступишься — проговоришься» («Копошатся — а мне невдомек…», 1975; АР-2-204), «Подступили с обычною меркой / Равнодушного гробовщика» («Памятник», 1973; АР-11122).

В поэме Ерофеева к главному герою, находящемуся в состоянии алкогольного опьянения, являются Сатана, Сфинкс, Митридат, рабочий и колхозница, а в самом конце — четверо убийц. Похожая ситуация описывается в песне «Ошибка вышла», где лирический герой, который «перепил вчера» /5; 400/, был доставлен в психбольницу, и к нему явился «огромный лоб» — главврач, начавший подвергать его разнообразным издевательствам.

Веничка говорит о себе: «…я с недельного похмелья» («Петушки. Садовое кольцо»), — а лирический герой Высоцкого: «Стоял я, голый, как сокол, / Похмельный со вчера»26.

У первого начались «и озноб, и жар, и лихоманка» («Петушки. Перрон»), а второй находился «в полубреду, в полупылу».

Оба дрожат от страха при виде своих врагов и их действий: «И тут — началась история, страшнее всех, виденных во сне <.. > я весь превратился в сплошную судорогу» ~ Ах! Как задергалось нутро — / Как страшно бедолаге»27; «Я задрожал сильнее прежнего, я весь превратился в сплошную судорогу <…> Я весь издрог и извелся страхом» ~ «Дрожу от головы до пят, / По телу страх расползся» /5; 396/, - поскольку знают, на что те способны: «Хорошо, что я успел подняться на ноги — они б убили меня…» — «И, конечно, испугался — / Думал, до смерти забьют» (АР-11 -52).

Сравним