Семилетка поиска - Мария Арбатова

– Мне кажется, – сказала Елена через две секунды созерцания порнокассеты из джакузи, – что хозяин дома полный козел и не понимает, как ему в этой жизни быть самим собой.

– Это правда! Но ты откуда знаешь, кто хозяин? – удивился Егорычев.

– Я не знаю кто. Я только знаю, что видик стоит так, что, когда смотришь в него из джакузи, приходится ломать шею. Что когда воды мало, то холодно, когда много, захлебываешься. И по дизайну это помещение больше всего похоже на прозекторскую… так что пошли в спальню.

– А я-то думаю, почему с ним никто, кроме проституток, не спит… – задумчиво сказал Егорычев. – Бесплатно ни одна баба в такой позе не возбудится… Надо будет сказать, чтобы продал дом.

– А тебе без музыки по нолям? – испуганно спросил Гера.

– Включи телевизор, – попросила Елена, хотелось наполнить эту квартиру голосами.

Надрывно заорал молодежный музыкальный канал, но это все равно было лучше пыльной тишины. Выпили «Бейлиса», застелили диван и начали целоваться…

– Подожди, – отрывисто сказал он и отстранился.

Потом бросился к шкафу, что-то искал, достал коробку с дорогой туалетной водой:

– Вот… Мне очень нравится запах. Купил, когда летел из Бразилии. Не знаю, для кого купил. Теперь понял, что для тебя… В следующий раз ими побрызгаешься?

– Это духи женщины, которая на фотографии? – спросила Елена.

– Ты считаешь меня идиотом, да? – рявкнул он.

– Я считаю, что тебе не обязательно давать мне разъяснения про стоящие у тебя фотографии… – Она вспомнила, что эти духи активно рекламировали по телевизору; они были так себе, но с очень красочным клипом…

– Она мне изменяла. И я, дурак, долго не мог этого себе даже представить. – Когда он говорил о женщине на фотографии, глаза у него становились мертвыми.

– Иди сюда… – прошептала Елена. – Давай об этом потом.

В постели он был словно другой, отдельный от всего, что говорил и показывал про себя. Красивый, нежный, умелый, великолепный… У него была невероятная кожа с природным фруктовым запахом.

И вся разруха его жилья, текстов и манер ушла на задний план, потому что, несмотря на сильную битость, он был способен слышать и чувствовать партнершу. И оставалось непонятным, как этому великолепному телу не тесно в этой квартире, в этом диалоге, в этих манерах.

В перерыве подошел к журнальному столику, налил себе «Бейлиса».

– А хочешь, я на тебе женюсь?

– Не хочу! – Елена чуть не прыснула: «Вот уж осчастливил!»

– Хочешь, сейчас на работу позвоню, специальный человек всех подымет, тебя за час с твоим мужиком разведут и за полчаса за меня замуж отдадут? – Он говорил как ребенок.

– И это кого-то сделает счастливым? – усмехнулась Елена.

– А кто это знает заранее? – пожал он голыми, смуглыми от бразильского солнца плечами. – Ты только имей в виду, я, если застукиваю женщину с другим, я ее бью.

Сказал как-то хвастливо, совершенно не понимая, что выглядит с этим текстом беспомощным и не уверенным в себе придурком.

– И никто из них тебя не посадил? – скривилась Елена.

– Меня при моей должности нельзя посадить. К тому же я следов не оставляю…

– Надеюсь, это была шутка?

– В каждой шутке есть доля шутки. Отец недавно умер в этой квартире. А мать сейчас умирает в другой. От рака… У меня в этой жизни есть только маленький сын. Я с ним разговариваю на языке спорта. Другого не получается. Почему? Не знаю…

«Бедный парень!» – Елену захлестнула жалость.

Она уже была в том возрасте, когда знают, что человек с такой роскошной внешностью и карьерой может быть совершенно несчастлив. И ему совершенно ничем нельзя помочь, пока он сам не примет решение начать себе помогать.

Поэтому подошла к нему и обняла.

– Не ходи по полу босиком! – раздраженно ответил он на это, чтобы не расчувствоваться, и Елена поняла, почему с сыном у него получается только язык спорта.

Снова оказались в постели, и пришли в себя только с рассветом.

– Мне надо ехать, – сказала Елена.

– Зачем? – удивился Гера. – Несколько часов поспим, позавтракаем, и я тебя отвезу.

– Нет, мне надо домоооооооой… – упрямо протянула Елена, – мне надо…

Не могла объяснить, почему надо. Но, как с Муркиным, отчетливо понимала, что не может просыпаться рядом с этим человеком. Не может и все… Раньше, до брака с Филиппом, ей это было как-то по барабану, и если партнер был хорош в постели, то автоматически годился и утром в кухне для завтрака. А сейчас словно с организмом случилось что-то странное, какая-то глубокая психофизиологическая перемена. Словно ей было душно рядом с ним, словно она боялась, что он за завтраком все испортит.

Да и что можно было делать дальше? Слушать про его несчастную жизнь? Для этого надо было иметь больший градус влюбленности, хотя бы как с Никитой.

С ужасом осознала, что раньше часто оставалась с мужчинами до утра не потому, что хотелось, а потому, что так это выглядело прилично и по формату тянуло на роман. А теперь она вправе себе сказать: нет у меня романа с этим парнем и не будет, только секс. Мне его жалко, он клевый… но это не дает мне возможности не услышать его фразу о битье женщин из ревности. Не потому, что я боюсь стать его битой женщиной, а потому, что из этой фразы слышно: «Я не уважаю женщин и если становлюсь им неинтересен, то мщу им за это». И после этой фразы все, кроме секса, было с ним уже неинтересно, бессмысленно и безжизненно. И вдохнуть жизнь в отношения с ним было так же невозможно, как вдохнуть жизнь в его квартиру.

И ведь забавно, еще лет пять тому назад увидела бы в нем хороший вариант: холостой, красивый, престижный, сексуальный.

– Ну почему мне завтра на службу? – возмущенно спросил Гера, восприняв ее «мне надо домой» как «у меня проблемы», а не как «ты мне не нужен на подольше». – Я вот не понимаю госструктуры! Если их волнуют люди на производстве, почему не издать закон об отпуске по влюбленности?

– Кто ж тогда работать будет в нашей эмоциональной стране?

– Так ведь за свой счет… А ты, я смотрю, после развода уже встала на крыло?

– Ага. Пользуясь твоей транспортной тематикой, скажу, что жила со своим последним мужем как в комфортной подводной лодке и вот только теперь выбралась на поверхность.

– А он?

– А тебе зачем?

– Да просто вы так лихо теперь с мужиками разбираетесь, не понятно, как вас удерживать… – Он потер лоб так, словно годами об этом думал.

– Да очень просто: отношением и тем, что плохим танцорам обычно мешает, – хихикнула она.

– Или деньгами вместо первого и второго.

– Да ерунда это. Деньги берут у того, кто ничего другого дать не может.

– Я, по-твоему, ничего другого дать не могу?