Старый рыцарь - Дилара Маратовна Александрова

Глава 22

Ключ

Верховный оторн Бельтрес встал рано на рассвете. Под отдаленную перекличку караульных он отбросил грубое шерстяное одеяло, позволив неласковой прохладе утра лизнуть вспухшую кожу его подагры. В нос ударил бесславный запах гниения, каждый день отнимающий у него все больше и больше достоинства. Скоро его останется так мало, что ему будет впору встать в строй нищих прокаженных, сложив с себя сан. Постыдный конец — умереть от мирной болезни, сидя на стуле судьи. Бельтрес кривился каждый раз, когда представлял, что ему придется посрамить почетное место верховного оторна — честь и совесть самого Воина.

«Верховный оторн Бельтрес помер от подагры. Видимо, он пил так много вина и ел так много мяса, что боги решили покарать его за это», — Бельтрес каждый раз представлял, что о нем будут говорить в народе, когда он отдаст концы. А, судя по быстроте распространения болезни, было это не за горами. У него бы зашевелились волосы на затылке от страха бесславного конца, если бы они у него были. Бельтрес был так же лыс, как и все прочие оторны. Он всегда считал, что поборол многие страхи: не боялся пустого желудка, стойко переносил боль до каленого железа, не меняя своего вечно недовольного выражения лица, не страшился он и смерти, ежели она ждала его с мечом в руках. Но смерть подбиралась к нему не со стороны стали, а со стороны больной ноги — ползла по мясу и коже, норовя сожрать мягким гниением. Из уважения к сану его, без сомнения, сожгут как воина, вложив в руки меч, давно не знавший крови, но с людских губ все равно будет срываться ядовитое.

Славная память лучшая награда для защитника, а оторн был заведомо лишен ее за какие-то неведомые ему проступки. Было бы не столь обидно, если бы он действительно испивал много вина и ел много мяса, но Бельтрес всю жизнь тренировался в мере и стойкости, заняв свое место, как он считал, совершенно по праву. Видно, боги были о нем иного мнения.

Сверху свисала веревка, которую Бельтрес хватал всякий раз, когда собирался приподняться с кровати. Он перевалился на левый бок, тяжко вздохнул и сел, руками поддерживая больную ногу. Она свесилась с края кровати, как нечто чужое, когда он столкнул ее с грубой холщовой ткани. Из-под ночной сорочки торчала красная плоть, тронутая гнойными язвами.

— Приветствую вас этим славным утром, — поприветствовал Бельтреса Турун Хардрок, считавший уместной помпезность с утра. Бельтрес никак не мог отучить его от излишней почтительности к нему, — Сегодня вы встали слишком рано, нога будет болеть. Я принес сок огненного плюща. Это притупит боль.

Турун Хардрок втиснулся в узкий вырез шатра высоким плечистым вороном. Серая шерсть неизвестного животного, сильно смахивающая на перья, задела тряпичные створки входа. Плечи взъерошились, стали еще больше, Турун Хардрок их пригладил, чтобы не смущать высушенного постоянными болями оторна. Лекарь навис над печального вида походным столиком, на котором стоял только стакан воды и краюшка хлеба. Турун нахмурился: Бельтрес пропускал мимо ушей его рекомендации по лечению.

«Чем выше забралась душа, тем хуже у нее становится слух», — печально подумал Хардрок, припомнив ещё и короля.

— Раньше я вставал, когда враг ещё не ложился спать, — лицо у оторна было таким, будто он сам стал себе врагом. Он проковылял к столику, взял пузырек с соком плюща, повертел темную склянку перед глазами, откупорил и выпил залпом, — Ну, лекарь, что там говорят твои духи?

— Духи бывают разными, и речи их отличаются друг от друга, — покорно ответил Хардрок, спрятав длинные костлявые пальцы в рукава, — Бывают добрые, бывают злые, бывают без памяти, без злости и без доброты. Они зрят прошлое, а ты зришь их. Такие не разговаривают, но могут рассказать очень многое. Сегодня судебный день, вам, наверное, любопытно будущее. От таких оно скрыто.

— А от других, стало быть, нет? — оторн Бельтрес развалился на жёстком, неудобном стуле, снова нарушив рекомендации лекаря.

— Знающие больше просят высокую цену, — Турун проводил взглядом задумчивых бесцветных глаз двух служек, пришедших одевать верховного к началу суда, — Иногда эта цена не стоит полученных знаний. Но люди всегда преувеличивают значимость желаемого, поэтому готовы платить любую.

— Ааа! Ерунда это все, — оторн махнул рукой на Туруна и на его духов. Служки начали порхать над его ногой, облачная в мягкие носки и поножи, — Гнаться за будущим — значит, бояться его. Боятся только трусы. Оставь эти знания для южан, им, пожалуй, не помешало бы взглянуть и на настоящее. Ох… да осторожней ты! — оторн дал юнцу лет десяти от роду ложкой по кучной макушке, тот потёр ее, взъерошив густые рыжие волосы, — Ужасная боль, когда так тянут за ногу… Твой плющ не помогает, лекарь. Хоть с головы до ног им вымажись, ничего путного, кроме горящего гузна после того, как погадишь.

— Нужно, чтобы прошло время. Всякому лекарству свой час, — терпеливо ответил Хардрок. Своей серостью и сдержанностью он не нарушал скудный вид шатра, поэтому Бельтрес находил его присутствие уместным, и был рад, когда лекарь заходил к нему, — Но для ложки следует завести и тарелку. А к тарелке не помешали бы овощи и птица.

— Ложка напоминает мне о соблазнах, — возразил Бельтрес, который как раз избегал всего того, что к ней прилагается, — Я пообещал Воину не поддаваться им, пока он меня не исцелит.

— Вы не исцелитесь, если им не поддадитесь, — хмуро ответил хмурый Хардрок, — Телу нужна пища, как земле — солнце. Воину подвластна борьба, но в лекарских делах он бессилен. Нужно положиться на Врачевателя.

— Ох уж эти лекари, которые говорят верховному оторну, в каких делах бессильны его боги, — покачал головой Бельтрес, не забывая следить за осторожными движениями мальчишек. Он встал, готовый принять верхнее облачение. Развел руки в стороны, взглянув на себя в длинное зеркало, подвергнутое дымкой сошедшего серебра, — Как-то на охоте, вёсен пять назад, мне на ногу упал топор. Черенком, он даже не разрубил мне сапог, просто упал, вогнав ноготь в палец. Не рана, смех. Но тогда мой палец покраснел и никак не мог зажить.