Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

быстро и задорно. Директор смотрела округлившимися от удивления и восторга глазами.

Моня отвел ее в сторону.

— Тут еще немного деньгами…

— Что вы, Мануэль Соломонович! Не надо! Детки сыты — с остальным справимся! Она снова плакала, но уже от радости.

Из детского дома выбежала Жанночка.

— Уже вернулся? — спросила она у Шорина строго. — А почему без собаки?

— Извини, не успел за ней заехать.

— Это неправильно, — отчитала она его, — я тебя уже с собакой нарисовала. Вот.

Она протянула Давыду мятый листок. На нем красивый милиционер держал на поводке большую собаку. Милиционер почему-то был обут в оранжевые тапочки.

— Это я? А что это я в тапочках?

— Ничего ты не понимаешь! Это сапоги. А оранжевый — просто самый красивый цвет. Вот я тебе им сапоги и нарисовала! — она поцеловала Давыда и убежала.

— Умеешь ты, Цыбин, подарки делать, — вздохнул Давыд, когда они возвращались в каретный сарай. — Скажи, Арин, лучший же подарок на свадьбу.

Арина закивала головой.

Вечером Давыд и Моня зашли по старой памяти к Арине выпить по бутылочке пива после работы. Сидеть пришлось на двух чурбаках, притащенных из дровяного сарая. В дверь тихо постучали.

— Войдите, — серьезным голосом произнесла Арина.

— Значит, свадьба отменяется? — спросил Васько, проскальзывая в дверь. Моня развел руками.

— Вот самое обидное. Бражка стоит, аппарат есть, так что в случае чего — напоить могу всю Левантию. А вот накормить — увы.

— Мне тут тетка полсвиньи прислала… Ну это… — Васько всосал в себя, кажется, весь воздух, что был в комнате, — вы возьмите, в благодарность. Это ж вы нас с Дашей познакомили… И дело вы хорошее сделали.

И это было только начало. Каждый день к Моне, Арине и Давыду подходили сотрудники УГРО и стыдливо предлагали какие-то продукты на свадьбу. Кто-то принес фруктов из своего сада, кто-то — картошки и буряков из запасов…

Рябчики просто позвали Моню на ночную рыбалку с уговором — весь улов пойдет на свадьбу.

И очень жалели, что ни толком засолить, ни завялить рыбу не успеют.

Тут уж Моня взял на себя командование — и показал, как коптить рыбу в железной бочке.

Моня рассказывал подробности ночных приключений всем, кто интересовался, почему все рябчики УГРО так упоительно пахнут копченой барабулькой.

А в пятницу всех троих вызвал Яков Захарович.

— Скажите, ребята, вы не могли бы свадьбу вашу перенести? — начал он без предисловий.

— На сколько примерно? — ответил Моня неохотно.

— Лучше бы на год-другой. Но если совсем невозможно — хоть на неделю.

— Исключено. Люди из других городов приедут, отменять приглашения поздно, неделю их тут мариновать — вообще не дело…

— Моня, ты из меня зверя-то не делай. Я ж только рад за эту парочку, — Яков Захарович кивнул на Давыда и Арину, как будто бы они были где-то далеко, — но сам пойми. Шорин у нас один такой. Лику мы с тобой договорились беречь, до работы особо не допускать, а значит, в воскресенье у вас с Давыдом так и так рабочий день.

Моня кивнул.

— Теперь Арина.

— У меня в воскресенье выходной, — робко заметила Арина, умоляюще глядя на Якова Захаровича.

— Помню, но нет. Не выходит. Потому что ваш научный отдел хуже Особого. Ни одного ответственного человека. Ваш драгоценный Евгений Петрович записался на какую-то конференцию судмедэкспертов в Москве. Вот, телеграмму прислал. Мол, отбыл на конференцию в соответствии с январскими договоренностями. А я, значит, помни, отпускал я его в январе, или он сам придумал.

— А Таборовские?

— А у Таборовских сегодня ночью дочь родилась. Так что, боюсь, они не выйдут.

— Не выйдут, — эхом ответила Арина.

— Получается — вы оба в воскресенье работаете. И Моня ваш — с вами за компанию.

— Яков Захарович! — лениво протянул Моня. — Ну сами подумайте. Вам точно надо, чтоб мы весь день тут сидели? Или вам важно, чтобы в случае чего мы выехали оперативно?

— Скорее, второе.

— Так свадьба будет в десяти минутах отсюда медленным шагом. Посадим дежурного на телефон, если что — мы мигом.

Яков Захарович хотел что-то возразить, но только рукой махнул.

— В общем, сидите, где хотите, но предупреждаю, криминальный элемент по воскресеньям не отдыхает. Так что горько там или не горько — поедете в свадебное путешествие на место преступления.

— Так точно, — молодцевато козырнул Шорин, пытаясь погасить улыбку от уха до уха.

Свидетели и потерпевшие

— Ты сукин сын, бесчувственный к красоте! — Моня вещал, как со сцены.

К вернувшейся из ванной Арине бросилось на руки нечто, оказавшееся перепуганным Варькой.

К его ошейнику была косо пришпилена бутоньерка.

— Пытался этому охламону красоту навести, так он сопротивляется. Даже вон цапнул, — Моня показал поцарапанный палец.

— А зачем ты ему бутоньерку нацепил?

— Так он это… Член семьи, лучший друг жениха. Куча народу придет, оркестр будет — а тут Варька как шпана бегает в одном ошейнике, даже без цветов.

Шпана Варька, сидя на руках у Арины, вилял хвостом и пытался лизнуть ее в лицо.

— Оркестр? Монь, ты палку-то не перегнул? И так денег нет, а ты оркестры заказываешь…

— Ну тоже мне оркестр. Ни разу не джаз Энтелиса. Так, Аркадьичей пригласил за бутылку-другую сыграть.

Аркадьичи еще в Аринином детстве считались левантийским курьезом. Руководитель ансамбля, статный седовласый Илья Аркадьевич Муштай, кроме того, что был великолепным кларнетистом, имел еще две отличительные особенности: во-первых, он со всеми был на «вы». Даже приходя вечером пьяненьким и ругаясь с женой, он хоть и матерился, как портовый докер, но исключительно на «вы».

Второй же странностью Ильи Аркадьевича была его святая вера в тайну имени. Он был убежден, что имя, а особенно отчество определяет судьбу человека. Поэтому в свой ансамбль брал людей исключительно с отчеством Аркадьевич (в крайнем случае — Аркадьевна). На музыкальные способности он смотрел во вторую, а то и в третью очередь, так что ансамбль был дружным, приятным в общении, но по части музыки — на большого ценителя.

Чаще всего искусством Аркадьичей можно было наслаждаться на похоронах, иногда — на свадьбах. Арина относилась к ним с той же нежностью городского уроженца, как к нелепому городскому фонтану в виде