Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

— О! Опять знакомый, — пробурчал под нос Моня.

— Левантия — город маленький, — вздохнул Шорин, — а может, ты еще и знаешь, кто все это сделал? Были у него недоброжелатели?

— Более того, я слышала, как один человек назвал его своим первым врагом и обещал убить, — ответила Арина спокойно.

— О! Кто же это?

— Ты. Разреши представить, перед тобой Глазунов Анатолий Степанович.

— Тот самый Глазунов, который… — Шорин автоматически провел рукой вдоль спины Арины, как будто проверяя, не появилось ли там снова проклятье.

— Он самый.

— Не, ну это не я… Я с ним и познакомиться-то не успел, — растерянно промычал Шорин.

— А вот это ты прокурору расскажешь, — ответил ему Моня, сделав зверски серьезное лицо.

— Монь, он тоже желтый, как та девушка…

— Я тут поднял прошлогоднее дело, еще апрельское. Помнишь, наверное, — тоже был такой же желтый. Его потом опознали — тоже особый был, земля, троечка.

— И все то же самое… — Арина нагнулась к трупу, привычно становясь на колено.

Шорин успел кинуть на пол свой пиджак — и чудесное платье почти не соприкоснулось с грязным полом.

— Значит, пришел он сюда сам. Вон там след остался, вот тут на подошве это самое… Пришел и помер, — Арина уже откровенно злилась, — и был он тут совсем один. Как это объяснить — не знаю. Лежит дней пять, при этом — ни одного насекомого. Брезгуют они им, что ли?

Она жестом пригласила Шорина.

— Моня! Фонишь, — крикнул он, закрыв глаза и сосредоточившись. Моня отошел в другой угол чердака.

— Моня, христом-богом прошу, отойди ты наконец! Фонишь, как скотина. Если не сдвинешься, сделаю больно.

Моня пожал плечами, но отошел уже совсем далеко — на лестницу.

— Да твою ж мать, Цыбин! — рыкнул Давыд, резко ударив локтем за спину. Арина взвыла — удар пришелся ей по ноге.

Давыд распахнул глаза и вскочил, как на пружинах.

— Прости, прости! — он обнял Арину. — Сумасшествие какое-то, мне показалось, что ты фонишь. Причем здорово так…

— Это не я, — Арина потупила глаза, — это он…

Она взяла руку Шорина и положила себе на живот. В этот момент ей показалось, что внутри как будто бы маленькая рыбка плеснула хвостом.

— Ой… — Давыд расплылся в улыбке, — а ничего он так… неслабенько… Монь! Иди сюда, глянь, какой мужик крепкий растет… Дракон!

— Если ты не заметил, мы тут немного по делу, — лениво отозвался Цыбин, но подошел: — Арин, можно?

Он протянул руку к Арине и зацокал языком.

— И правда, силен, папаша, — Моня дурашливо хлопнул Давыда по спине. — Работай давай, вот выгонят тебя за тунеядство — на что будешь пеленки-распашонки покупать?

— Так отойдете вы… трое?

— И я? — подал голос Ангел, сидевший на окне поодаль и в разговоре участия не принимавший.

— Ты — как хочешь.

И Шорин снова склонился над трупом, закрыв глаза.

— Зря вас только гонял — опять все чисто, — объявил он через минуту. Остальные только вздохнули.

— А что его на чердак этот грязный потянуло? — рассуждал Моня в катафалке. — Что у него там за дела были?

— На крышу, наверное, хотел. Он страстным голубятником был, — ответила Арина, — даже бредил своими птицами. И письма мне писал — на полстраницы просьбы его простить, остальное — про то, какие у него на голубятне живут «монахи», «крымчаки» и даже «спартаки».

— Значит, забежал на чердак голубей проведать, увидал что-то и помер внезапно… — Моня выглядел ошалело — у него явно что-то с чем-то не стыковалось.

— Забежал — неверное слово. Еле заполз, периодически падая и обтирая стены, — ну, судя по одежде. Но все сам. Запаха алкоголя нет, но шатало его изрядно. Еще проверю, что в желудке, — Арина задумчиво курила, не замечая, что пепел падает на платье.

Она попыталась представить себе походку, которой забирался на чердак Глазунов. Получалось похоже на то, как ходил в марте Кодан.

— Монь, похоже, тут не алкоголь… Тут другое. Сдается мне, Михал Вазиков наркотиками торгует — и этому продал. Ему нужно. У него болело… Этим сейчас Васько занимается, можешь детали спросить.

Арина вкратце рассказала про странное поведение Кодана (назвав его своим кладбищенским знакомым), про намеки Михала, про свои соображения.

— Ну тогда все сходится, — улыбнулся Моня. — Вот скажи мне как медик: может быть вещество, отнимающее особую силу?

— Это не ко мне. Спроси у Александра Зиновьича. Кстати, откуда он взялся на свадьбе?

— Ты мне ни одного адреса не дала. Так что сел, вспомнил всех, кого ты упоминала, — и пошел сначала в прокуратуру — ну, ты знаешь, я там до войны работал, у меня там своих много осталось, потом по другим инстанциям… В общем, кое-кого нашел. Напомни — я тебе письма отдам, которые мне написали. Нинка твоя в Сибирь к мужу уехала, пишет, там холодно, но весело, вон, третьего ждут. Просит у тебя прощения, но за что — не пишет. Байгиреев с Баймухановым теперь в одной квартире живут. Их соседи путают. Написали, сами не приедут, но обещали при случае прислать барана. Не знаю уж, живого или нет…

Моня еще долго описывал жизнь Арининых знакомых. Арина удивлялась, как, оказывается, много людей она знает. И что странно — они не забыли ее.

Внезапно она осознала, что не чувствует ставшей уже привычной звенящей пустоты вокруг и внутри. Мир был заполнен людьми, домами, животными — и все они создавали плотную, толстую ткань бытия, в которой было идеально подходящее место для самой Арины. Это было похоже на… счастье? Наверное. Арина не пыталась подобрать слово, чтобы описать, что происходит с ней.

У нее есть муж, зимой будет сын, есть жилье, семья, любимая работа… Есть целый большой мир вокруг.

— Если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду ехать в катафалке с трупом незнакомого мне человека и смеющейся невестой, я бы решил, что говорящий бредит, — улыбнулся Моня, — но вот ведь, все на лицо. Ах да, еще жених весь в перьях и голубиных приветах.

Давыд снял пиджак и попытался его отчистить.

— Сейчас до каретного сарая дойдем, у меня там щетка есть, но, боюсь,