Мальтийский крест - Василий Звягинцев

– Эх, Игорь, – сказал Император. – Когда я тебя из поручиков в полковники производил, ты сильно возражал? А сколько у тебя промахов было… Я тебя сильно бил? Смотри, серьёзного врага наживёшь, как Ришелье – Д'Артаньяна. Он молодой, а ты скоро стареть начнёшь. И чем ваше противостояние закончится? Хоть так, хоть эдак, а для дела пользы никакой. Так что орден я Уварову всё равно дам. Какой сочту нужным. А представления на непосредственных участников операции ему прикажу писать, не тебе. Понял?

– Твоя воля. И знаешь, что я тебе напоследок скажу…

– Почему – напоследок? – удивился Олег.

– Да не хочу я больше этой разведкой-контрразведкой командовать. Отправь меня послом в Лондон, в самое ихнее гнездо. И отдохну, и развлекусь, и поработаю.

– Это – можно. А совет какой?

– Будешь кресты вешать, посмотри на ту, которую Уваров первой в наградной лист впишет…

– Что-то особенное? – В глазах Императора, любителя и ценителя женской красоты, просверкнул интерес.

– Не ручаюсь. Просто, как в штоссе, предполагаю, что дама выпадет. Пиковая, червовая – без понятия. Так это ведь интереснее…

– Ладно, посмотрю. На всех посмотрю. Очень меня эти кавалерист-девицы заинтересовали. Или в отряд к ним съезжу, или к себе на чашку чая приглашу, там и награды вручу. Но ты тоже смотри, сам себя не перехитри. И оставим на этом. Зови нашего Ибрагима.

Катранджи вошёл, оставив в приёмной тщательно сработанную личину слегка придавленного счастьем купца, удостоенного высочайшей аудиенции. По эту сторону дверей появился уверенный в себе собрат хозяина кабинета, не менее могущественный правитель, не позволяющий себе держаться на равных только в силу хорошего воспитания. Ну и обстоятельств, конечно.

Император это понимал, а также и чувствовал. Вышел из-за стола, сделал два шага навстречу. Обменялись рукопожатием. Олег Константинович указал на полукруглый диван у окна. Чекменёв устроился в дальнем углу и стал почти незаметен.

– Прежде всего, Ваше Величество, я хотел бы поблагодарить за предоставленную возможность личной встречи. Уверен – этим мы можем открыть новую страницу в наших отношениях.

– Хотелось бы надеяться, – кивнул Олег. – Разумеется, мы не собираемся принимать каких-либо соглашений де-юре. Ввиду присутствия некоторого… диспаритета в наших официальных статусах. Что, конечно, не помешает согласовать позиции де-факто. Но для этого мне требуются личные пояснения из ваших уст. Всякого рода документов я достаточно начитался и слухами пресыщен. Итак, моя должность и степень моей легитимности вам известны и понятны. Мне ваша – отнюдь. Вот с этого давайте и начнём.

– Должность мою назвать затрудняюсь, за неимением таковой, в административном смысле. Даже председателем так называемого «Чёрного интернационала» не числюсь, ибо его как учреждения просто не существует, в отличие от предыдущих «интернационалов», вполне процедурно оформленных. Религиозным авторитетом также меня назвать нельзя, ибо в противостоянии вашему «цивилизованному миру» участвуют люди весьма разных конфессий. То есть единственное, что объединяет людей, так или иначе участвующих в нашем «движении» – неприятие всей так называемой евро-атлантической цивилизации. А ваш покорный слуга, волею судьбы, не более чем координатор, имеющий влияние и средства для того, чтобы руководить процессом, придавая ему по возможности «цивилизованные» рамки.

Олег Константинович суховато и коротко рассмеялся.

– Не парадокс ли – бороться с цивилизацией в цивилизованных рамках.

– Вся наша жизнь состоит из парадоксов, больших и маленьких, – с долей смирения ответил Катранджи.

– Следующий вопрос. Повторяю, я читал много документов, и написанных о вашем движении с точки зрения «Севера», и, так сказать, продукты саморефлексии ваших сторонников. Бессвязно, противоречиво, часто бездоказательно. Не серьёзные труды, а пропагандистские материалы. Есть у меня и сводки наших разведслужб, аналитические записки. Но там в основном конкретика. Попробуйте в кратких словах изложить ваше кредо, вашу личную философию. Что заставляет именно вас, человека европейски образованного, я бы даже сказал – достаточно русифицированного, заниматься этим делом? Впечатления маньяка или фанатика вы не производите, ваше финансовое положение, даже в случае реализации всех программных установок, существенно не изменится…

– Потому что просто некуда, – любезно согласился Ибрагим. – Любой нормальный человек понимает, что свыше определённой суммы деньги просто теряют свой общепринятый смысл.

– Следовательно, исключительно воля к неограниченной власти?

– Не совсем верно. Я же не могу предположить, что ваше решение принять на себя обязанности монарха вызвана этой же причиной.

– Да, пожалуй. Следовательно, вы осуществляете некую миссию. И в чём же она заключается в чистом, рафинированном виде? Пропагандистские штампы, предназначенные для масс, можете опустить.

– Вы, возможно, сейчас назовёте меня утопистом, но моя цель, достижима ли она при моей жизни или нет – другой вопрос – это установление на Земле единого коммунистического общества.

– Вот как? – ничем, кроме лёгко движения брови, Император не выдал своего отношения к услышанному. – Были уже такие идеалисты, пробовали. Слава богу, их последнюю вооружённую попытку нам, именно россиянам, удалось пресечь. С трудом, однако весьма радикально. Кое-какие локальные выступления после той Смуты – только рябь на воде. Теперь, значит, снова.

– Поймите, Олег Константинович, я имею в виду абсолютно другое. Маркс и Ленин тут совершенно ни при чём. Хотя в наше движение входит значительное количество группировок и партий ярко левых убеждений. И анархисты, и бакунинцы, наряду с ортодоксальными исламистами, и… – он махнул рукой, не желая перечислять. – Вы же не можете не согласиться, что мир устроен крайне несправедливо?

– Это – на чей взгляд. В России мы вот ухитряемся поддерживать классовую и сословную гармонию. Национальную и религиозную – тоже…

– Судя по последним событиям в Польше – не настолько успешно, как вам кажется, – осторожно съязвил Катранджи.

– А вот тут вы сказали глупость, уважаемый. – Олег слегка расправил плечи и поправил усы. – Очередной польский мятеж, кажется, шестой по счёту за последние двести лет и первый в этом веке – как раз яркий пример губительности внешнего вмешательства в налаженную жизнь государства, где равно уважаются права всех подданных. Ваша организация, кстати, приложила к этому наиболее значительные усилия. И что же? Горстку инсургентов фактически никто не поддержал, даже в Привислянском крае. Что такое несколько тысяч…

– Несколько десятков тысяч в составе только вооружённых формирований, – уточнил Катранджи.

– Не имеет значения. Несколько десятков тысяч тщательно распропагандированных и очень хорошо оплаченных сумасбродов, свихнувшихся на «национальной идее». А десять миллионов поляков предпочли продолжить жизнь в составе Империи. Пример независимой Малопольши их не слишком вдохновляет. Одно из беднейших государств Европы, которому нечем гордиться, кроме пресловутой «неподлеглости». Как будто у нас мы запрещаем полякам говорить на своём языке, исповедовать католичество, да и эмигрировать, хоть в Малопольшу, хоть на Мадагаскар. Однако эмиграция – фактически нулевая. Посмотрите справочники.

– Кроме нас, восстание…

– Мятеж, – жестко поправил Олег.

– Ну да. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае он называется иначе», – продемонстрировал эрудицию Ибрагим. – Кроме нас, «выступление инсургентов» пусть неявно, но поддержали многие державы вашего ТАОС.

– Пхе! – презрительно сказал Император, закуривая папиросу и подвигая коробку к гостю. – Почитайте фундаментальный труд Данилевского «Россия и Европа». Эти самые державы и Турцию в 1853 и 1878 годах поддержали, что им впоследствии очень даже аукнулось. И бесконечной резнёй на Балканах и в Малой Азии, где турки уничтожали исключительно европейцев и христиан. За европейские деньги. И Мировой войной, где означенные турки англо-французов и греков били сотнями тысяч. Всё это делалось исключительно, чтобы насолить России. Теперь пришла пора пересдать карты, сыграть по новым правилам. Но мы отклонились. Итак – ваш вариант справедливого коммунизма?

– К чему ирония? Коммунизм, по замыслу, именно подразумевает всеобщую справедливость, которая во всех остальных случаях в большом дефиците. Только не нужно говорить мне про всяческие перегибы в реализации этой идеи.

– Да она вся построена на одном грандиозном перегибе. Идея всеобщего равенства абсолютно абсурдна, поскольку предполагает обязательное и непременное подавление всего, что хоть немного выше уровня нищего бездельника. Это же надо додуматься: «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, приобретёт же он весь мир!» Пролетариат – это как раз и есть скопище нищих. Латынь не забыли? По-латыни «пролетарий» – имеющий только потомство. И ничего больше. Не путать с рабочими. Рабочий – уважаемый член общества и цеха.