Баталист. Территория команчей - Артуро Перес-Реверте

кровь по земле и стенам домов. Даже после двадцати лет работы военным журналистом Барлес все еще поражался хитроумности этих кусочков металла – начиная с «прыгающей» мины, которая взорвалась не на земле, когда Секс-символ наступил на нее (коническая форма рассеивания осколков, смертность шестьдесят процентов), а в воздухе (зонтичная форма, смертность восемьдесят пять процентов), – и заканчивая кумулятивными снарядами и пулями калибра 5,56, которые в последнее время тоже используются на всех фронтах Боснии, поскольку торговцы оружием получили стабильные рынки сбыта.

Дзинь. Дзинь. Просвистели еще две пули, но на этот раз Барлес уже не стал пригибаться; во-первых, не удивился, а во-вторых, на него смотрел Маркес, лежавший на косогоре рядом со своим «бетакамом». «Пули калибра 5,56 тоже не так просты, как может показаться на первый взгляд», – подумал Барлес. Выпущенная из ствола, такая пуля, в отличие от своих более тяжелых сородичей, летит на пределе равновесия, поэтому, встречая на пути тело, меняет траекторию. То есть вместо того чтобы пройти навылет, она закручивается, мечется внутри, дробя на своем пути кости и разрывая органы, – вот такая хитрость. Конечно, от нее погибает меньше людей, чем от натовского калибра 7,62[191] или от самого короткого автомата из семейства Калашниковых; но все заранее тщательно продумано. Если пуля просто убивает, это полдела – это означает, что у противника есть убитые, и точка. Гораздо эффективнее нанести удар так, чтобы у противника было не столько убитых, сколько тяжелораненых – в том числе с раздробленными костями, оторванными руками и ногами, – которым требуются эвакуация и лечение. В этом случае необходимы дополнительные усилия по организации транспорта, разрушается вся схема поставок и подрывается боевой дух. Просто убивать противника уже не в моде. Сейчас все стремятся причинить противнику максимум вреда, чтобы он не знал, куда ему девать всех своих раненых – хромых, без рук, без ног, парализованных. К подобной тактике ведения войны, догадывался Барлес, генштабы разных стран пришли после изучения доклада – статистические данные по войне во Вьетнаме в сравнении со статистическими данными Наполеоновских войн, или кто его знает, с чем еще, – который какой-нибудь высококвалифицированный специалист написал, предварительно проанализировав факторы, тенденции и параметры. Барлес представлял себе, как этот аналитик – Мортимер или, может, Маноло, – сняв пиджак, сидит за письменным столом в кабинете, а его секретарша приносит ему кофе. «Спасибо». – «Как у вас дела?» – «Спасибо, очень хорошо. Семь тысяч убитых сюда, десять тысяч туда, и остается еще пять; черт, как горячо! Послушай, красавица, будь любезна, принеси мне статистику по ожогам от напалма… Да нет, это по гражданским лицам, а мне нужно по солдатам пехоты. Спасибо, Дженнифер (или Марипили). А не хочешь пропустить со мной по рюмочке после работы? Ну и что, что ты замужем? Разве это так важно? Я тоже женат».

Барлес прекрасно знал, что от того, какой снаряд выберет сербский артиллерист – гранату PPK-S1A или гранату PPK-SBB – для удара по очереди за хлебом в Сараево, зависела дальнейшая судьба конкретных людей, каких-нибудь Мирияна или Лилианы: выживут они или нет, получат легкие или тяжелые ранения или останутся инвалидами на всю жизнь. И наличие или отсутствие тех или иных снарядов зависело вовсе не от желания сербского артиллериста, а напрямую от того доклада, который составил на основе статистики этот самый Мортимер или Маноло в перерывах между своими чашечками кофе и попытками соблазнить секретаршу. А разрывная пуля калибра 5,56 – та самая, которая, вместо того чтобы просто пройти навылет, мечется зигзагами в теле раненого и разрывает ему печень, – ведет себя именно так, потому что какой-то блестящий инженер, мирный по своей сути человек, живущий в стране, где еще остались мирные люди, возможно истовый католик, любитель Моцарта и садоводства, посвятил этой теме немало времени и досконально изучил вопрос. Возможно, он даже дал этой пуле имя – «Луиза» или «Малышка Эусебия», – потому что его изобретение совпало с днем рождения его жены или дочери. А потом, закончив работу, со спокойной душой и сознанием выполненного долга, этот убийца с чистой совестью (ведь руки его не запятнаны кровью) погасил свет над столом с чертежами и отправился со всей семьей в Диснейленд.

Барлес подошел к Маркесу и сел рядом. Оператор закурил еще одну сигарету и теперь затягивался, время от времени поглядывая на охваченные огнем крыши на другом берегу.

– Слышал танки? – спросил Барлес.

– Да, они хотят побыстрее со всем этим покончить.

– Не думаю, что по мосту еще кто-то побежит.

– Согласен, вряд ли.

Барлес нетерпеливо посмотрел на часы. Он их ненавидел: вот уже двадцать один год вся его жизнь зависела от времени или, точнее, от того часа, который на офисном жаргоне назывался «дедлайн». Если не успеваешь к этому часу «икс» сдать свою работу и редакция газеты или «Теленовостей» закрывает прием материала, считай, все твои усилия пошли псу под хвост. А им еще нужно добраться до того места, откуда велась трансляция, – обложенного мешками с землей строения с электрогенераторной установкой внутри и с параболической антенной на крыше, где работали Пьер Пейро и ребята из Европейского вещательного союза[192]. И все равно передача время от времени прерывалась из-за помех на линии, неустойчивого выходного сигнала, аварийного отключения всей цепи передающих устройств или слишком близкой бомбардировки; и тогда весь материал, который удалось собрать за день, мог оказаться бесполезным. В таких случаях Барри, американский сотрудник технической поддержки, пожимал плечами, глядя на Барлеса, и в глазах его было видно сочувствие. «Maybe the next time» – «может быть, в следующий раз». Барри был крепким малым, всегда в хорошем настроении. Он говорил по спутниковому телефону со своей женой-филиппинкой на забавной смеси английского и испанского и, прежде чем повесить трубку, неизменно шептал «люблю тебя», прикрыв рот рукой, словно стесняясь этого мимолетного проявления нежности. Парни из ЕВС работали по контракту, знали свое дело и обеспечивали трансляцию через спутник всем телестанциям, входившим в систему «Евровидения». Начальником у Барри был Пьер, худой и любезный француз в очках. Шесть месяцев в году он жил в Амстердаме со своей женой и дочерью, а оставшиеся шесть проводил в одной из горячих точек планеты. Барлесу довелось работать с ним много раз в разных странах, и они были старыми приятелями. Каждый день, даже если из Мадрида через Брюссель никто официально не запрашивал спутниковую связь, Пейро предоставлял Барлесу десять минут такой связи, а перед этим на час давал ему в помощники Франца, молчаливого немца, или улыбчивого Салема,