Седьмой Совершенный - Самид Агаев

— Нет, повелитель, я ничего не слышал, — признался Меджкем, — но почему это тебя беспокоит. Все время разные безумцы объявляют себя мессиями. Пусть собаки лают, караван пусть продолжает свой путь.

Немного помолчав, Убайдаллах сказал:

— Сдается мне, что это наш друг Имран объявился. В последнее время, я часто спрашиваю себя, почему я отпустил его, почему не казнил.

Видя, что халиф перешел к риторике, Меджкем облегченно вздохнул и перевел дух. Кажется, и на этот раз пронесло. С тех пор как он провалил задание по поимке государственных преступников, каждый раз, когда халиф вызывал его к себе. Меджкем прощался с жизнью. Племянник халифа был тайно казнен в тот же день, когда раскрылся заговор. Об этом кроме халифа знал только Меджкем, даже палач не знал, кого он лишает жизни. По дворцу был пущен слух, что, племянник арестован, и содержится в тюрьме в секретной камере. Меджкем прекрасно понимал, что это посвящение в тайну халифа значительно сокращает срок его жизни. В тот день, когда трактирщик, вернувшись, освободил их, у Меджкема мелькнула мысль, что ему тоже надо теперь уносить ноги от гнева Убайдаллаха. Он тогда подавил ее, и пустился в погоню, за беглецами. Но те как сквозь землю провалились.

— Стоит ли тебе, государю, обращать внимание на каких-то жалких лжепророков, — немного осмелев, заявил Меджкем.

— Это не простой лжепророк, это Имран, такой же предатель, как и его покровитель — Абу Абдаллах. И от кого же я слышу эти речи, от человека, которому было поручено арестовать или уничтожить его, и который провалил все три попытки. Теперь ты лично, слышишь меня Меджкем, лично отправишься в Медину и убьешь его. А теперь, убирайся с глаз моих, пока я не передумал и не решил отправить кого-нибудь другого, а тебя казнить.

— А если это не он? — спросил Меджкем.

— Это он, — уверенно сказал Убайдаллах.

Меджкем поклонился и пошел к выходу.

Анна слышала, как вернулся со службы Абу-л-Хасан, но выходить к нему и приветствовать не торопилась. Настроение господина было неизвестно. Выждав определенное время, она спустилась в кухню, перехватив Хамзу, взяла у него из рук поднос с ужином и предупреждая его возмущение, сказала:

— Я тебе уже говорила, подавать еду своему мужу буду я сама.

Управляющий беспрекословно отдал поднос, вернулся на кухню и вполголоса сказал повару.

— Взял служанку на свою голову, пожалел называется. Теперь она мной командует. Воистину говорят, возьми в дом сироту, чтобы он укусил тебя за зад.

Хамза ворчал скорее по привычке, ибо относился он к Анне благосклонно.

— Повар сказал:

— Мне, например, тоже всегда жена кушать подает!

— Иди ты, — притворно удивился Хамза, — а слуги у тебя в доме есть?

— Нет, — сознался повар и засмеялся.

— То-то же, — назидательно сказал Хамза.

— Пойду, погляжу, может еще, чего понадобится.

Он пошел в гостиную, где ужинал хозяин, остановился у открытой двери, не показываясь, впрочем, на глаза и напряг слух.

Абу-л-Хасан в последнее время жил с ощущением смутной и неясной тревоги, какая наступает после крупной жизненной удачи. Удивительно, как устроен человек, всегда он ожидает возмездия. Арест могущественного Ал-Фурата поверг двор в смятение. Его содержание под стражей было окутано такой тайной, что никто, даже Абу-л-Хасан, начальник шпионов не знал, где он находится.

Но какие бы заботы не одолевали Абу-л-Хасана, вид молодой жены с подносом в руках всегда вселял в него чувство умиротворения.

Анна поставила поднос с едой перед мужем и направилась, было к двери.

— Поужинай со мной, — остановил ее Абу-л-Хасан.

— Я не голодна, — сказала Анна.

— Ну, тогда, просто посиди.

Анна присела.

Абу-л-Хасан посмотрел на ее живот и спросил:

— Как он себя чувствует?

— Сегодня он меня ударил, — пожаловалась Анна.

Абу-л-Хасан довольно засмеялся. Налил себе вина и выпил.

— Хочешь вина? — предложил он.

— Наверное, мне нельзя, — отказалась Анна.

— Наверное, — согласился Абу-л-Хасан, — честно говоря, мне не нравится, когда женщина пьет.

На ужин Абу-л-Хасану была приготовлена курица. Он отделил от нее ножку и протянул ее жене.

Анаис помотала головой.

— Дай лучше мне крылышко, — попросила она.

Абу-л-Хасан оторвал крылышко и дал его Анне.

— Что-то я хотел тебе рассказать, — заметил Абу-л-Хасан.

— Что?

— Забыл.

— Ты вернулся озабоченным.

— Нет, не поэтому, — задумчиво сказал Абу-л-Хасан, — а, вспомнил. Вообрази себе, сегодня секретарь докладывает, мол, просится на прием женщина. Я в недоумении, потом почему-то решил, что это ты решила меня навестить на службе. Но нет, входит женщина, лицо закрыто платком. Приветствует меня и протягивает мне бумагу.

Абу-л-Хасан взял из рук женщины свиток, развернул его. Перед ним было высочайший указ о помиловании Имрана ибн Юсуфа. Абу-л-Хасан от удивления потерял дар речи. Он изучал этот документ долго, до неприличия. Затем вернул его посетительнице и спросил.

— Зачем ты сюда пришла? Чего ты хочешь?

— Я ищу этого человека, — робко произнесла женщина.

— А почему ты пришла ко мне, тебе надо идти в полицию.

В полиции я уже была, господин, — пояснила женщина, — меня принял сам начальник полиции господин Назук.

— Сначала я ей не поверил, — сказал Абу-л-Хасан, — Назук мнит себя такой важной персоной, что простолюдину попасть к нему на прием практически невозможно. У меня возникло подозрение, что ее ко мне подослали, что это начало интриги. В последнее время я живу в ожидании ответного хода со стороны ал-Фурата. То, что он в тюрьме, ничего не значит. Потом женщина сказала, что она просидела возле здания полиции неделю, пока над ней не сжалился кто-то из дежурных офицеров, и не пустил ее к Назуку. Тогда я успокоился и спросил, почему она вообще решила искать мужа в Багдаде. Она резонно указала на печать канцелярии халифа.

Абу-л-Хасан замолчал, выпил вина и принялся есть. С интересом слушавшая рассказ Анна от нетерпения заерзала на месте. Абу-л-Хасан удивленно посмотрел на нее.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил он.

— Что же было дальше?

Абу-л-Хасан пожал плечами.

— Я сказал ей, что не могу ей ничем помочь, так как не имею сведений о местонахождении ее мужа.

— Мужа?

— Мужа, разве я не сказал, это была его жена.

— И что же она?

Она ушла.

— Как ушла, — расстроилась Анна, — куда ушла?

— Я не знаю, — раздраженно ответил Абу-л-Хасан, вдруг почувствовавший глупейшее чувство ревности. Нельзя же, в самом деле, ревновать жену к женщине, хотя дело здесь вовсе не в жене Имрана, а в нем самом.

— Нельзя ли ее разыскать? — спросила Анна.

— Почему тебя так беспокоит ее судьба? — холодно спросил Абу-л-Хасан.

— Ей нужно помочь, — жалобно сказала Анна, — пошли людей, чтобы ее разыскали.

Едва сдерживаясь, чтобы не закричать Абу-л-Хасан сказал:

— Я ничем не могу ей помочь, я действительно не знаю, где этот человек, это, во-первых, во-вторых, начальник тайной службы не может позволить себе такую роскошь, как знакомство с сомнительными людьми и участие в их сомнительных делах.

— А я думаю, что сомнительные дела надо доводить до конца, — тихо сказала Анна.

Абу-л-Хасан дернулся, как от пощечины. Только беременная жена могла позволить себе безнаказанно такую дерзость.

— Спасибо за ужин, — сказал Абу-л-Хасан, — иди ложись спать.

— Ты не поможешь ей? — спросила Анна.

— Нет, — резко ответил Абу-л-Хасан.

Анна тяжело поднялась и пошла к выходу.

Вслед сказал:

— Я не могу сейчас ничем рисковать, пойми это.

В дверях Анна обернулась и попросила:

— Разреши мне найти ее.

— Нет.

Утром Анна не подала ему завтрак. Абу-л-Хасан, уходя на службу раздраженно сказал управляющему, кивая в сторону комнаты жены:

— Обиделась. Как они быстро садятся на голову.

Хамза тяжело вздохнул, он, как никто разделял мнение хозяина.

Когда пиратский корабль нагнал торговое судно, с него на трех языках, арабском, испанском, и португальском прозвучала команда остановиться. Но на куркуре уже царила паника, капитан ушел к себе в каюту, и гребцам некому было отдать приказ, поэтому они продолжали грести. Тогда с бариджи полетели крючья, рассвирепевшие пираты, взяли «купца» на абордаж. По натянутым канатам побежали полуголые, вооруженные до зубов люди. Команда корабля по приказу капитана собралась на юте, всем своим видом показывая, что они не собираются оказывать сопротивление. Матросы были довольны приказом, кому охота погибать за чужое добро. Но купцы не могли спокойно взирать на то, как растаскивается их имущество. Некоторые из них стали защищать свои тюки, и были безжалостно убиты, начался грабеж.