Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шёл третий год, как Филарет стоял во главе Ростовский епархии. Для него это было мирное время, хотя Россия южнее Ростова Великого горела в огне междоусобицы. Филарет собрал под своё крыло семью, потому как считал, что Борис Годунов разлучил его с женой и детьми не по волей Божьей, а неправедным судом. Каждый день Филарет вёл службу в Успенском соборе Ростова Великого, а по вечерам занимался образованием младшего сына Михаила. Знал Филарет доподлинно судьбу своего последнего отпрыска, запомнил её с той поры, как об этом поведала ему незабвенная Катерина-ясновидица. Покойно текла жизнь Филарета в Ростове Великом, да приблизилась к каменным порогам и забушевала нестерпимо.
Стояла осень, капризная, холодная. Ещё до Покрова дня выпал снег, но сошёл, оставил грязь, бездорожье, сырость. Вечерами, приходя из собора и облачившись в домашние одежды, Филарет спешил к камину, согревал застывшие за день на каменных плитах ноги. А спустя некоторое время близ очага появлялся сын Михаил и тихой мышкой таился за спиной отца. Двенадцатилетний отрок был худой, бледный, болезненный. В роду Романовых никогда не было таких маломощных отроков. Сказывались пятилетние мытарства по монастырям, которые претерпел мальчик. Но Филарет надеялся, что Михаил наберёт своё, придут сила и крепость, как пойдёт в рост.
Увидев, что отец с удовольствием потирает отогревшиеся ноги, княжич спрашивал:
— Батюшка, мы остановились на семнадцатой главе. Ты послушаешь дальше?
— Читай, сын мой, — разрешал Филарет.
Отрок открыл «Святое благовествование» — Евангелие от Луки и стал читать:
— «Сказал также Иисус ученикам своим: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят, лучше было бы ему, если бы мельничный жёрнов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтоб он соблазнил одного из малых сих...»
Филарет смотрел на младшего сынка с нежностью, жалел его за страдания, которые он перенёс в ссылке. Слушал он Михаила внимательно, потому что отрок смущался, когда отец отвлекался.
— «Наблюдайте за собой, — продолжал Михаил. — Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему, и если покается, прости ему; и семь раз в день согрешит против тебя и семь раз обратится, и скажет: «каюсь» — прости ему...»
И всё-таки Филарет отвлекался. Его тянуло поразмышлять над «Святым благовествованием». Мудрый евангелист Лука покорял Филарета проникновением в душевные глубины. Сопереживание с тем, о чём писал Лука, длилось в Филарете долго, настраивало его на высокий лад, у него появлялось желание самому читать Евангелие, и он брал книгу в руки.
— «И Иисус сказал им: кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдёт за пропавшей, пока не найдёт её?..»
Но иной раз Филарет даже от своего чтения уходил в думы. Он всё больше впадал в уныние от мысли о том, что благостные дни жизни в Ростове Великом вот-вот придут в нарушение.
Новый самозванец уже крепко обосновался в Тушине. Между реками Москвой и Сходней, при скрещении важных дорог на Смоленск и на Тверь, он начал строить укреплённый городок, чтобы из него делать налёты на Москву, отстоящую от Тушина немногим более чем в десяти верстах. И с каждым днём росла армия Лжедмитрия II. Но ещё быстрее прирастало польское войско. Только Ян Сапега, лучший полководец Польши, привёл в Тушино армию в десять тысяч: полки пехоты, эскадроны кавалерии, батареи пушек.
Филарет вскоре узнал, что в стане самозванца появились его родственники. В Тушино сбежали из Москвы князья Андрей Сицкий и Дмитрий Черкасский. Тужа о брошенном в Москве добре, сбежали к вору, сами как ночные тати, князь Дмитрий Трубецкой и его двоюродный брат князь Юрий Трубецкой. Первопрестольная пустела с каждым днём. Зато росло не по дням окружение тушинского царька. И, ощутив силу, он стал собирать под своё крыло все малые города, что окружали Москву. По плану, разработанному Яном Сапегой и Рожинским, поляки хотели зажать Москву в хомут, отрезать её от всей России и уморить голодом. И с этой целью войска были двинуты под Рахманов, и там вскоре войско Яна Сапеги одержало победу над большим отрядом войска Василия Шуйского, двинулось дальше по кругу. И пришёл час, когда Москва удерживала только дорогу на Рязань и селения, что лежали вдоль дороги.
В эти же дни польские войска двинулись в сторону Ярославля. Там ещё находились в плену Юрий Мнишек и его дочь Марина. Ян Сапега приказал своим воинам освободить пленников, а по пути предать огню и грабежу Ростов Великий, Углич, подвергнуть разорению и огню богатый волжский город Ярославль.
Наступили пчелиные девятины. С Зосимова дня и до дня Савватея-пчельника по Ростовской земле крестьяне, да и горожане, убирали пчёл на зиму в омшаники. В церквах в эти дни молились святому Савватею, просили его, чтобы уберёг за долгие зимние дни и ночи пчелиные семьи. В честь святого доставали из подвалов хмельную медовуху, пили, приговаривали: «Ульи в погреб ставь, праздник мёда правь», — а там и песни заводили: «Плавала чарочка на сладком мёду. Кушай, ты, лебёдушка, выпей её всю!»
А с северо-запада наближалась на славный город Ростов Великий беда неминучая. Шли полки Яна Сапеги на Ростов из Твери. Ходили туда мстить за поражение двухлетней давности от архиепископа Феоктиста. Тогда он с горожанами отстоял Тверь. А теперь поляки ворвались в город воровским путём и схватили архиепископа, отправили под стражей в Тушино. А там на посмешище выставили в рубище. Потом катам на расправу отдали. А как лишили живота, тело плотоядным зверям бросили.
В пути отряд Яна Сапеги нашёл себе помощников — переяславских изменников, не ведающих, что продали себя не только полякам, но и слугам папы Римского, иезуитам, врагам России. Одиннадцатого октября переяславцы привели поляков к Ростову Великому. Шли тайными тропами и напали внезапно. Город оказался беззащитным, потому как не было в нём войска. Да и врагов не ожидали
