Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царь Василий проявил беспокойство только в первых числах апреля. Он повелел поднять войско. Воеводами над ним поставил князя Василия Голицына и своих братьев Дмитрия и Ивана. Хотел царь Василий ещё племянника поставить во главе полка, но Дмитрий возразил:
— Пошлёшь с войском князя Мишку — меня не увидишь! — Удачлив он, братенник, оттого и хочу, — попросил царь. — И мы спуску никому не давали! — самоуверенно заявил Дмитрий.
На том и кончился разговор о князе Михаиле Скопине-Шуйском. Да царь Василий потом горевал, что не проявил государевой воли: войско без таланной головы воевало худо. И Москву покинуло оно с большой задержкой, лишь после Благовещения. То-то просторно было Лжедмитрию гулять по державе. И баяли москвитяне: задержалось войско потому, что братьям Шуйским сказано было ведьмою Щербячовой, дабы покидали стольный град только после ночи Иосифа-песнопевца, послушав трели домашнего сверчка. «И совсем было бы знатно, если бы послушали в лугах первого журавля», — намекали охочие по шуток на поздний прилёт этой птицы, когда русская рать уходила с Красной площади.
И только 30 апреля Василий Голицын и братья Шуйские встретились с войском Лжедмитрия. Да удача отвернулась от воевод Василия Шуйского. Встреча оказалась неожиданной, потому что никто из воевод не искал врага, но он за москвитянами охотился. Впереди у Лжедмитрия шли поляки. Их гетман пан Жилинский давно проведал о движении московской рати и напал на неё врасплох. На рассвете, как только ратники вытянулись на дороге в походной колонне, налетели конные уланы — и началось уничтожение не успевших изготовиться к бою русских воинов. Два дня войско Лжедмитрия II громило рать Василия Шуйского, и она была полностью разбита. Лишь конный отряд наёмника Ламсборфа избежал поражения. Да он и прикрыл часть россиян, убегающих в панике. Пять тысяч воинов, которые были под рукой воеводы Дмитрия Шуйского, перешли на сторону самозванца и целовали крест на верность «царю Дмитрию».
Весть о позорном поражении князей Шуйских и Голицына под Волховом вскоре долетела до Москвы. И никогда ещё не было такого уныния среди москвитян, как в эти дни. Плакали вдовы, скорбели матери. В Успенском соборе Кремля патриарх отслужил панихиду. Царь Василий, узнав об измене полков, о разгроме рати, заплакал. Да так, не утирая слёз, отправился в палаты патриарха и, ещё пуще заливаясь слезами, опустился перед Гермогеном на колени и повторял в крик:
— Господи, накажи меня! Господи, накажи! Недостойного твоей милости, осуди!
— Не гневи Бога всуе, — строго сказал Гермоген. — Не смей реветь!
— Да како же мне не реветь, не стонать, владыко святейший?! Почему князя Мишу не послал, надежду мою? Что затмило мой разум?
— Братья твой разум затмили. И раскаяние твоё неискренне, государь. Мы осквернили себя делами, блудодействовали поступками! — гневался патриарх. — Встань, и поднимись на трон, и созови своих первых бояр, и думай вместе с ними, как сохранить Россию от чужеземного вторжения.
Но Василий Шуйский словно бы не слышал Гермогена, он всё стонал на полу и раскачивал головой, обхватив её руками. И тогда патриарх взял царя под руки, поставил на ноги и повёл к скамье. Гермоген понял, что царь не способен к здравому размышлению, стал успокаивать, как малое дитя. Они сидели мирно и тихо. Потом мерно зазвучал голос патриарха:
— Господи, как умножились враги наши! Многие восстают на нас! Многие говорят душе нашей: нет вам спасения в Боге. Но Ты, Господи, щит перед нами, слава наша, и Ты возносишь головы наши...
Царь Василий наконец пришёл в себя и тихо сказал:
— Идём в Грановитую, святейший. Ждут нас. Будем советоваться. В Думе, пока бояре бороды теребили, дьяк Афанасий Власьев доложил, что покуситель на Мономахов трон без помех приближается к Москве.
— Да было бы тебе ведомо, царь-батюшка, — продолжал Власьев, — что впереди самозванца идёт тьма ляхов, а позади — толпы иезуитов. Они же в церквах свои законы вводят.
И тогда Шуйский повелел немедленно отправить в Польшу послов и просить Сигизмунда III о том, чтобы он увёл своё войско из России.
— Нам нет нужды воевать с поляками, — заявил царь. — И надо заключить с ними мирный договор. Потому говорю: дьяку Власьеву немедля готовить грамоту. Напиши, чтобы король Жигимонд не держал своего войска на Руси и чтобы увёл его от рубежей державы.
— Государь-батюшка, не тешь себя досужим розмыслом, — возразил Гермоген. — Пока наши послы доберутся до Кракова, конница ляхов, а с ними толпы римских иезуитов встанут лагерем близ Кремля.
— Послушать тебя, святейший, так мы уже под поляками.
И послы ушли в Краков, Афанасию Власьеву было поручено вести переговоры о мире. Но патриарх предугадал ход событий. Поляки гетмана Рожинского были уже в Звенигороде, в сорока верстах от Москвы, когда туда явился курьер короля Сигизмунда и вручил гетману Рожинскому приказ о немедленном возвращении войска в Польшу. Но гетман, прочитав королевское послание, рассмеялся:
— Мы по шею увязли в России. Тут нам и быть.
Тем временем войско Лжедмитрия II и отряды гетмана Лисовского двигались к Москве от Рязани. Они разбили полки князя Хованского, завладели Коломной и не мешкая двинулись в обход Москвы и первого июня, в день Святой Троицы, завладели селом Тушино.
Лишь спустя пятьдесят три дня после занятия Тушина в Кракове был подписан мирный договор. Он предусматривал мир на три года и одиннадцать месяцев. В нём говорилось о неприкосновенности земель России и Польши. Ещё Шуйский обещал в договоре выпустить на свободу и отправить в Польшу отбывающих пленение в Ярославле сандомирского воеводу Юрия Мнишека и его дочь Марину.
Но сей договор оказался мыльным пузырём. Он лопнул под лживыми заверениями короля Сигизмунда. На день подписания договора у него было уже собрано войско — и король сам повёл его к Смоленску.
Не думали исполнять договор и гетманы Лисовский и Рожинский. Они не почитали Сигизмунда и договор с царём Василием не признали. Притом заявили, что самочинно возьмут судьбу России в свои руки.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
МИТРОПОЛИТ ФИЛАРЕТ
Бывший князь, он же бывший первый боярин России, Фёдор Никитович Романов в миру, один из немногих родственников царской фамилии Ивана Грозного, уцелевших за годы безумства смутного времени, ещё не был стар.
