В месте здесь - Александр Михайлович Уланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сижу ем яблоко, и вдруг из него на меня выползает огромный червяк. С ужасом осознаю, что даже не знаю телефона службы спасения. Но кого из нас они стали бы спасать?
– Говорил одной китайской девушке, что иногда живу в палатке, так она была в ужасе – а змеи? а черви? А морские ежи, по её представлениям, кусают ходящих по берегу… медленные-то, выброшенные, бедные.
– А ты умеешь звать неосторожно? И как это делается – неосторожно? Не думая о последствиях?
– Это ты предлагала – звать неосторожно. Я всегда зову очень осторожно. Поэтому ко мне и выходят иногда.
– Иногда получаешь совершенно непредсказуемый результат, которому радуешься, и думаешь, если бы позвала осторожно, то со своей осторожностью и осталась бы. Поэтому надо чередовать то и другое. Но тебя всегда зову очень осторожно, так что ты не пугайся непредвиденностей.
– Да, а я тебя ещё буду беречь, если результат получится непредсказуемо плохой – такая непредсказуемость тоже бывает.
– Я не могу сказать, какой Рим. Он – живой, меняющийся, ускользающий, смеющийся, играющий. Кто-то сказал, что Рим нельзя полюбить сразу, вначале он может даже не понравиться, как было со мной. Но стоит прожить здесь несколько дней, и начинаешь чувствовать, как он втягивает в себя. На третий день начинает ехать крыша, а Город всё приближается и приближается – на расстоянии руки, дыхания, поцелуя. Его можно обнять и молчать – он поймёт. С ним хорошо. Рим, если чувствует, что к нему идут навстречу, распахивает руки – можно прыгать с любой высоты – поймает и бережно поставит на землю. Только дух захватывает.
Мемориал их революции, Рисорджименто – вот где красота неописуемая! Они зовут его пишущей машинкой, вставной челюстью, правда, похоже. Взгромоздившаяся на бок Капитолийского холма. Огромная и помпезная. Не такими ли были и постройки императорского Рима? От времени они хоть какой-то человеческий вид приобрели.
Форум Августа, рынок Траяна – мрачноватые кирпичные арочные галереи – а над ними средневековая башня, Торре делла Милиция, там и сейчас какая-то милиция сидит.
Каждый дом – из заплаток. Заложенные окна, двери в никуда на высоте третьего этажа, ниши от потолочных балок, отпечатки треугольников-фронтонов. Мрамор содран, бурый кирпич, блоки серого камня. И серый декабрьский дождь. Стояла, укрыв одну статую под зонтиком. На Форуме почти ничего. Одинокие тройки колонн, и небо просвечивает сквозь них. На обломках колонн очень удобно сидеть. Камни с надписями, как увеличенные до огромных размеров обрывки газет. Сфотографировалась, встав за постаментом с надписью. Получился древнеримский бюст.
На Палатине – многогрудая женщина-сфинкс. И источник, с красными карпами, вода просачивается вниз и падает по моховой стене грота. Остатки дворцов – палат – огромные зубы уцелевших пилонов. В некоторые комнаты смотришь сверху, как в колодцы. Мало кто туда поднимается с Форума. Спокойные развалины. Подумала – взорвать наш оперный театр – получится из него хорошая развалина или нет? Или он даже на это не годен?
Пантеон снаружи – не со стороны площади, а сбоку и сзади – как бочка из-под солярки, с ребрами. В Колизее пола на арене нет, и видно два этажа подземных помещений для зверей и гладиаторов. А в верхних галереях – книжные, сувенирные, архитектурные выставки. Но и трибуны сгнили. Только покатые склоны крыш. Плоские кирпичи над сводом арки – как лучи. Термы Каракаллы совсем уж египетские – гигантские столбы и арки. Что же там римляне во время мытья делали, если такое огромное строение развалили? Раскопки у Торре Арджентино – это кошачий форум какой-то. Тридцать кошек, сидят, греются.
Я хотела написать тебе с кафедры, но что-то там не в порядке с компьютером. Микаэла смеётся: это очень по-итальянски: всё есть, и ничего не работает. Моя улица – Serpenti – но почему-то прямая. Тень моя простирается к статуе Нила у входа в музей. Положила руку в Уста истины – и подумала о тебе. Ничего, не откусило. На Авентине – святая Жанна д’Арк – статуя уже девятнадцатого века, с кокетливо заломленными руками.
Самый древний мост долго стоял, веков пятнадцать, но в конце концов рухнул, на уцелевшем пролёте растут деревья, и туда с берега не попасть. У острова – порог на Тибре, вроде и невысокий, но вода с грохотом вращает дерево длиной метров десять, его лапы запросто могут смахнуть с набережной слишком близко подошедшего человека. Чуден Тибр при тихой погоде, однако.
Рим – город кошек, Помпеи – город собак. Они лежат на плитах, как сделанные из такого же жёлто-белого камня. Туристы нужны, чтобы хоть как-то обозначить уличную толпу. Жители – белые, гипсовые – на складе амфор, в термах, у стен – и не встанут уже. Врытые в землю огромные кувшины для хранения чего-то. Отверстия в прилавках трактиров – где на огне стояли горячие блюда. Уродливая малоголовая тень Аполлона на форуме. На виллах темно и прохладно – а на улицах резкие тени. Села на камень и грелась ящерицей. Обнималась с танцующим фавном и стояла за каменным столом. Зелёный мох узкого переулка, тёмно-красная стена и чёрная тень. Странно потом возвращаться в мир, где поезд.
А в Неаполе причалы – от лодочек до лайнеров. Бросила за тебя монетку в Средиземное море. Три крепости, огромные, как египетские пирамиды. В переулках по-прежнему сушится белье. А на улицах афроитальянцы (так Бёмиг зовет негров) торгуют ботинками. И очень вкусный хлеб.
Аппиева дорога скучная – дома и заборы. К толстой башне мавзолея Цецилии Метеллы пристроили сбоку домик и дворик, на башню надстроили зубцы вроде кремлёвских – получился замок. По дороге к катакомбам – монастырь с кактусами, совсем мексиканскими. А у Порта Сан Себастьяно из стены торчит каменный член. Интересно, это амулет с той же целью, как Приап в Помпеях? Или это само так получилось?
Рождество всё ближе, по стенам домов лезут Санта-Клаусы, через улицы свешиваются гирлянды огоньков, на Пьяцца Навона рождественский базар, где можно за евро купить блюдце с римским пейзажем. Ходили с Даниэлой к статуе Пасквино – она и сейчас пасквилями оклеена. Выставка в музее современного искусства – опять
