Суворов - Вячеслав Лопатин

За двое с половиной суток суворовские чудо-богатыри прошли 100 верст и в десять часов утра 10 сентября соединились с союзниками. «На другое утро мы уже достигли Фокшан, где австрийцы, мужчины и женщины, встретили нас возгласами: "Слава Богу, русские идут, мы спасены"», — вспоминал Каульбарс.

Быстрота марша казалась невероятной и союзникам, и врагам. Визирь, согласно преданию, повесил «за ложные слухи» своего шпиона, донесшего о прибытии Суворова. По другой версии, русский офицер вместе с несколькими казаками был захвачен турками и на допросе у визиря показал, что Суворов с корпусом уже здесь. Визирь заметил, что Суворов умер от ран, полученных при Кинбурне, а это, должно быть, его однофамилец.

Записка Кобургу свидетельствует, что Александр Васильевич спешил использовать фактор внезапности: «Я пришел и, чтобы доказать это туркам, хочу напасть на них немедленно по прибытии». С учетом подошедшего корпуса русских (7—8 тысяч) союзные силы насчитывали не более 25 тысяч, у визиря же было около 80 тысяч.

Петрушевский достоверно и психологически тонко описал встречу и переговоры командующих союзными корпусами: «Приехал к нему принц Кобургский; услышав имя принца, Суворов вскочил, бросился ему навстречу, крепко его обнял и несколько раз поцеловал. Принц стал выражать ему свою радость, свою благодарность за своевременное прибытие. Суворов, не охотник вообще до комплиментов и до траты слов, когда ожидало спешное дело, не слушая Кобурга… принялся объяснять свои предположения. Он настаивал на необходимости безотлагательной атаки, потому что если турки сами не атакуют, то, значит, поджидают подкреплений. Кобург заметил, что силы слишком неравны, что турок почти вчетверо больше и атака будет рискованной. Суворов возразил, что при таком неравенстве сил только быстрая смелая атака и обещает успех… наконец, прибавил с усмешкою: "Все же их не столько, чтобы заслонить нам солнце"»[15].

Принц Кобургский отговаривал Суворова от, как ему казалось, поспешных действий, ссылаясь на то, что русские войска изнурены марш-броском, а неприятельские позиции сильно укреплены. В конце концов Суворов раздраженно сказал, что если австрияк не разделяет его мнения, то он атакует турок одними своими войсками и надеется их разбить. Поскольку была затронута военная честь, принц счел за лучшее согласиться.

«Не стоит, — пишет Петрушевский, — вдаваться в предположение — исполнил ли бы Суворов вырвавшееся у него слово или нет, но ясно, что он прибегнул к своей угрозе как к последнему средству. Перед ним находился представитель тогдашнего, низко упавшего военного искусства, совершенно расходившегося с суворовскими принципами. Дело, которое Суворов строил на духовной натуре человека и обставлял целою воспитательною системой, понималось другими в виде какого-то графического искусства, требовавшего кучи механических подробностей, то есть, дрессировки. При такой основной разнице взглядов, возможно ли было свободное соглашение и не следовало ли разрубить Гордиев узел вместо его развязывания? Атака турецких позиций, таким образом, была решена».

Во время рекогносцировки (пришлось взобраться на дерево) Суворов обнаружил турецкие силы разбросанными по трем группировкам, что давало возможность бить их по частям. Полководец чувствовал, что пробил его час. Составленная им диспозиция пронизана уверенностью в успехе:

«Начинать малым лагерем, потом на большой. Построясь ордером баталии, вмиг перешед Рымну, идти храбро, атаковать при Тырго-Кукули или всех встречающихся варваров лагери. Один за другим. До конца… Боже, пособи!

Прежние сигналы: "Иосиф", "Екатерина".

Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная дальняя погоня».

Ночью 11 сентября австрийцы и русские совершили скрытный марш (12—14 верст), перешли вброд неширокую и неглубокую Рымну и на рассвете двинулись в атаку. Кобург наступал на большой турецкий лагерь впереди Крынгумейлорского леса. Левее под прямым углом шел Суворов. Его целью был ближайший лагерь турок при селе Тыргокукули, защищенный батареей. Как и при Фокшанах, пехота образовала каре, выстроенные в шахматном порядке. За пехотой шла конница, она же прикрывала фланги. Связь между корпусами поддерживал произведенный за Фокшаны в генерал-майоры Андрей Карачай со своими кавалеристами.

Внезапное появление перед противником, замечательно быстрое маневрирование, точность и быстрота распоряжений Суворова, неотразимые штыковые удары его пехоты, принявшей на себя основную тяжесть битвы, сразу обозначили успех. Очевидец, австрийский офицер, свидетельствовал:

«Как ни хороши наши люди, но русские еще превосходят их в некоторых отношениях. Почти невероятно то, что о них рассказывают. Нет меры их повиновению, верности, решимости и храбрости. К этому еще присоединяется крайне воздержанный образ жизни этих людей. Непостижимо, какою пищею и в каком малом количестве питается русский солдат и как легко он переносит, если не получает оной целый день. Это не мешает ему идти 12 или 14 часов сряду и, кроме того, переносить всякую невзгоду без ропота.

Пехота главным образом составляет силу русской армии… Она всегда чисто и щегольски одета и даже, можно сказать, убрана. Когда она идет против неприятеля, то одета щеголеватее, чем наши войска на плац-параде. У каждого солдата галстух и манжеты чисто вымыты и каждый из них смотрит щеголем. Но при атаке он снова вполне делается скифом. Они стоят, как стена, и всё должно пасть пред ними. Атака малого лагеря 22 сентября (11 сентября по юлианскому календарю. — В. Л.), которую Генерал Суворов выпросил произвести со своими войсками, была произведена с ужасным, диким хохотом, каким смеются Клопштоковы черти. Слышать, как такой хохот подняли 7000 человек, было делом до того новым и неожиданным, что наши войска смутились, однако вскоре снова пришли в себя и с криками "Виват Кобург!" и затем "Виват Иосиф!" двинулись против турок».

Оставим на совести австрийца оговорку насчет Суворова, «выпросившего» атаку. Полководец лично вел свои каре на лагерь у Тыргокукули, прикрытый сильной батареей. Неожиданно перед ними оказалась лощина. Под сильным артиллерийским огнем первая линия замялась. Суворов приказал правому крылу спуститься, потом подняться и атаковать. Именно в этот решающий момент Александр Васильевич бросил своим чудо-богатырям какую-то едкую солдатскую прибаутку. Ответом стал громовой хохот, напомнивший австрийцу хохот чертей из драмы популярного поэта Фридриха Клопштока. Батарея была взята. Атака турецкой кавалерии, сумевшей опрокинуть русскую, была отбита пехотой, артиллерий и воспрянувшей конницей. Лагерь был взят, противник бежал за лес и по бухарестской дороге. «Я велел… дать золотой мост, — писал Суворов в подробной реляции. — Дирекция моя была важнее сего». «Дирекцией» было оказание поддержки австрийцам, которые в течение двух часов храбро отражали массированные атаки двадцатитысячной турецкой конницы, подкрепляемой янычарами и арапами из главного лагеря.