Суворов - Вячеслав Лопатин

Главнокомандующий, предоставляя своим генералам широкую свободу действий, не выпускал из рук управление ходом кампании и твердо поддерживал дисциплину. Так, 31 июля он выговорил самому победителю: «До сих пор я не имею обстоятельного рапорта о деле Фокшанском. Я не знаю, в каких силах был неприятель, под чьим начальством, как происходило сражение и куда бегство свое побежденные направили. Вашему Высокопревосходительству предписываю поспешить доставлением ко мне онаго и дать при этом знать, какая причина, что ни ко мне, ни к Господину Генерал Аншефу и Кавалеру Репнину не прислали сего подробного донесения». Однако он сразу безошибочно оценил роль в победе Суворова и его войск. Назначая Александра Васильевича на крайний правый фланг армии, он знал, что при взаимодействии союзников часто возникают сложности, но был уверен, что «его друг сердешный» найдет нужный тон с методичным и нерешительным принцем Саксен-Кобургским. Получив 31 июля от Репнина копию поздравления, направленного им австрийцу, он в тот же день выговорил острожному начальнику Суворова: «В письме к Кобургу Вы, некоторым образом, весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нужно их так поднимать, и без того они довольно горды».

Впрочем, австрийцы признавали, что победой обязаны Суворову, которого Кобург (правда, позже, после Рымника) стал называть «своим великим другом и учителем». По приказу Потемкина победа была торжественно отмечена всей армией. Солдаты получили денежную награду, многие офицеры повышены в чинах. Сам Александр Васильевич был награжден знаками особого отличия — бриллиантовыми украшениями к звезде и кресту ордена Святого Андрея Первозванного. Император Иосиф прислал ему любезное письмо и дорогую табакерку со своим портретом. Российская императрица ответила такой же наградой Кобургу. От своего монарха принц получил высшее отличие за боевые заслуги — орден Марии Терезии 1-й степени.

Результаты фокшанской победы имели большое военно-политическое значение. «Это зажмет рот тем, кои разсеивали, что мы с союзниками не в согласии», — записал в своем дневнике слова Екатерины ее статссекретарь Храповицкий.

Основные события разыгрались осенью. Визирь задумал решительную операцию с целью навязать русской армии генеральное сражение в невыгодных для нее условиях. Турки предприняли наступление двумя группировками. Первая, численностью до 30 тысяч, под командованием Газы Хасана двинулась от Измаила на север вдоль реки Прут, чтобы отвлечь на себя часть русских сил. Сам визирь с огромной армией (до 80 тысяч) двинулся к местечку Рымник, неподалеку от которого стоял корпус принца Саксен-Кобургского. Визирь намеревался разгромить австрийцев до подхода Суворова, стоявшего в 100 километрах восточнее, в Берладе, а затем, смяв маленький суворовский корпус (около 10 тысяч человек), выйти на тылы главных русских сил. Потемкин носился между Херсоном, Очаковом, Каушанами: побуждал флот к активным действиям, продвигал корпуса за Днестр и к Хаджибею на черноморском побережье, сосредоточивал крупные силы, которые могли быстро подкрепить и Репнина, и Суворова.

Маневр корпуса Газы Хасана был замечен русской разведкой. Потемкин приказал Репнину атаковать. Суворов также получил приказ: «Естьли бы где в Вашей дирекции неприятель оказался, то, Божию испрося милость, атакуйте, не дав скопляться».

Движение огромной главной армии турок было проведено с большим искусством. Суворовские передовые разъезды не смогли ее обнаружить. Австрийцы заметили противника лишь тогда, когда он находился от них значительно ближе, чем Суворов.

Шестого сентября австрийский курьер прискакал в Главную квартиру Суворова при Пуценях с тревожным сообщением: крупные турецкие силы идут на сближение. Желая удостовериться в точности этих сведений, русский полководец выждал день. Был канун Рождества Богородицы. «7 сентября, в воскресенье, Генерал Суворов и несколько офицеров, в том числе и я, были в церкви, — вспоминал секунд-майор Черниговского карабинерного полка Рейнгольд (Родион) фон Каульбарс. — Старик Суворов по своему обыкновению стоял посреди певчих. В начале богослужения прибыл австрийский курьер, если не ошибаюсь… граф Траутмансдорф. Он просил, чтобы Граф Суворов[14] его немедленно принял. Можно себе представить удивление курьера, когда дежурный майор Курис объявил ему, что надо обождать конца службы и представиться Графу при его выходе из церкви. Когда Граф по окончании служения вышел из церкви и ему представили курьера, он приказал прочесть ему привезенное курьером письмо и ответил по-русски: "Хорошо. Вечером поход"».

В девять часов вечера Суворов приказал начать марш, кратко сообщив Потемкину: «От Принца Кобурга полученное мною письмо Вашей Светлости прилагаю, по которому немедленно выступил я чрез Текуч к Фокшанам, на понтоны, при Фурчени… устроенные». Сам он заблаговременно продвинул свой корпус из Берлада в Пуцени, ближе к австрийским войскам, но всё же опасался, как бы турки его не упредили.

Начиналась решающая фаза кампании. В тот же день кавалерийский авангард во встречном бою при реке Сальча разбил авангард Газы Хасана. Турки стали поспешно отходить к Измаилу. Потемкин приказал преследовать неприятеля и, если позволит обстановка, овладеть крепостью. Отправляя 10 сентября донесение Екатерине о победе при Сальче, главнокомандующий писал: «Сие дело меня разрешило итить, и я завтре выхожу очищать всё вне крепостей стоящее… Жду теперь от флота и от корпуса к Хаджи-бею посланного; но больше всего меня беспокоит цесарский корпус. Кобурх почти караул кричит. Суворов к нему пошел, но естли правда, что так неприятель близко, то не успеют наши притить».

Под проливным дождем по размытым дорогам суворовский корпус подошел к понтонному мосту, наведенному австрийцами через Сереет. Вздувшаяся вода его повредила, и пехота была вынуждена остановиться. По приказу Суворова дежурный майор Курис всю ночь занимался починкой моста. «Тяжела была ночь с 8 на 9 сентября для войск, а для самого Суворова и того хуже, — замечает А.Ф. Петрушевский. — При своей энергической, бурной натуре он испытывал Танталову муку, сидя сложа руки на месте, когда нужно было идти и идти. Нарочно для сокращения пути… перешел он из Берлада в Пуцени и оттуда внимательно следил за турками, а между тем потерял целые сутки, когда спешность именно и требовалась… Суворов, ценивший в военном деле время выше всего, больше всякого другого понимал важность потери. Но в этом обстоятельстве заключалась и надежда: у Суворова двойника не было, а взгляд других (на драгоценность времени. — В. Л.), особенно турок, не отличался такой строгостью… Кобург беспрестанно посылал к Суворову гонцов с записочками, на которых Суворов писал ответы карандашом; извещения… ничего существенно-тревожного не предвещали: турки очевидно не торопились. Суворов мог под конец успокоиться совершенно, но что он достиг этого после сильной внутренней тревоги… подкрепляется одним обстоятельством. Находясь в Пуцени, он страдал лихорадкой, поход к Рымнику делал при самых неблагоприятных для развития болезни условиях, а между тем совершенно выздоровел. Такой неожиданный исход может быть объяснен только психическими причинами».