Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

– Принц Киннал умер, – тут же ответили мне, – а ты самозванец.

– Посмотри сам, умер он или нет, – сказал я и поднес к объективу камеры свой паспорт. – Перед тобой Киннал Даривал, и он тебе не завидует, если ты ему не откроешь!

– Паспорт можно украсть. И подделать.

– Открывай немедленно!

Ответа не было. Я позвонил снова, и дворецкий сказал, что вызовет полицию, если я сейчас же не уберусь. Таксист, стоявший на другой стороне улицы, вежливо кашлянул. Этого я не предвидел. Что же теперь делать? Возвращаться в город, снимать жилье, написать Сегворду и предъявить доказательства, что я еще жив?

К счастью, я был избавлен от всего этого. К воротам подъехал черный автомобиль, в каких ездят высокопоставленные особы, и из него вышел Сегворд Хелалам, верховный судья Маннеранского порта. Он был тогда на вершине своей карьеры и держался с королевским достоинством – невысокий, но хорошо сложенный, с красивой головой, цветущим лицом, благородной белой гривой, сильный, целеустремленный. Ярко-голубые глаза могли вспыхнуть свирепым огнем, нос походил на клюв хищной птицы, но теплая улыбка смягчала это. В Маннеране его знали как мудрого и терпимого человека. Я устремился к нему с возгласом:

– Названый отец!

Он посмотрел на меня растерянно, и два высоких охранника, приехавших вместе с ним, тут же заняли позицию между нами.

– Ваша охрана может не волноваться, – сказал я. – Разве вы не узнаете Киннала Саллийского?

– Принц Киннал умер в прошлом году, – сказал он.

– Печальная новость для Киннала. – Я выпрямился, скроил принцеву мину впервые после ухода из Глейна и так грозно повел рукой в сторону телохранителей, что они отступили. Сегворд пристально смотрел на меня. В последний раз мы виделись на коронации брата, с тех пор прошло два года, и я окончательно перестал быть ребенком. Мышцы мои окрепли после года на лесосеке, лицо стало обветренным после зимовки в деревне, после нескольких недель в море я выглядел нечесаным и немытым. Сегворд, заметив и отбросив все эти перемены, вдруг бросился ко мне и обнял так пылко, что я едва устоял на ногах. Он вык– рикнул мое имя, я ответил тем же ему; ворота отворились, он ввел меня внутрь, и я увидел перед собой белое величественное строение, цель моих долгих странствий.

22

Мне отвели прекрасную комнату. Две молоденькие служанки сняли с меня пропотевшую матросскую робу, проводили, хихикая, в облицованный плиткой бассейн, помыли, надушили, подстригли, подровняли бороду – трогать и щипать их не возбранялось. Мне принесли одежду из белой, прозрачной, прохладной ткани – я не носил такой с тех пор, как жил во дворце. К ней прилагались украшения: тройное кольцо (с частицей пола Каменного Собора, как я узнал позже) и древесный кристалл из Трейша на кожаном шнурке. После всех этих процедур меня сочли достойным предстать перед главным судьей. Сегворд принял меня в своем кабинете – так именовался огромный чертог, которого бы и дворец септарха не постыдился, и судья восседал там на троне. Я почувствовал легкое раздражение: Сегворд не принадлежал к королевскому роду и даже аристократом не был – славу и богатство он обрел лишь благодаря своему посту.

Я сразу спросил о Халум.

– Она здорова, – сказал судья, – хотя душа ее омрачена известием о твоей мнимой смерти.

– Где она сейчас?

– Отдыхает на острове в Сумарском заливе, в другом нашем доме.

Меня пробрало холодком.

– Она замужем?

– Нет, о чем сожалеют все любящие ее.

– Но у нее кто-то есть?

– Нет… она хранит целомудрие, насколько я знаю. Но ведь она совсем еще молода. Ты бы поговорил с ней, Киннал, объяснил ей… Она пока еще может сделать хорошую партию, а через несколько лет ее оттеснят девушки помоложе.

– Скоро ли она вернется домой?

– Со дня на день. Вот удивится она, увидев тебя!

Я спросил, откуда стало известно о моей смерти. Два года назад, сказал Сегворд, стали поговаривать, что я обезумел и сбежал в Глен. Он улыбался, давая понять, что хорошо понимает причину моего бегства и не находит в ней ничего безумного.

– Потом пришли вести, что септарх Стиррон послал своих агентов найти тебя и вернуть на родину для лечения – Халум тогда очень за тебя опасалась. Наконец, прошлым летом, один из министров твоего брата сообщил нам, что зимой ты ушел в Гюйшены, где ни один человек не может выжить из-за вьюг и морозов.

– Но в теплые месяцы тело принца не нашли и не привезли в Саллу, чтобы похоронить.

– Нет, об этом мы ничего не слышали.

– Видимо, по весне он воскрес, поплелся на юг и наконец предстал на пороге главного судьи Маннеранского порта.

– Весьма крепкий призрак, – засмеялся Сегворд.

– Но очень уставший.

– Что же произошло с тобой в Глене?

– Мне было холодно там, и не только в буквальном смысле. – Я рассказал ему о неприветливости материнской родни, о жизни в горах и в деревне. Выслушав, он спросил, что я намерен делать здесь, в Маннеране. Я ответил, что хочу найти какое-нибудь достойное занятие, жениться и поселиться тут навсегда, ибо Салла для меня закрыта, а в Глен я больше не сунусь.

Сегворд пораздумал и сказал, что может хоть сейчас взять меня к себе клерком. Работа эта непрестижная, малооплачиваемая, определенно не для саллийского принца – зато чистая, с возможностью повышения и поможет мне приспособиться к маннеранскому образу жизни. Я уже думал о чем-то подобном и сказал, что согласен – а что до моего высокого рода, то это в прошлом.

– Теперь все будет зависеть от его способностей, а не от того, в какой семье он родился. – Это была, конечно, полнейшая чушь: вместо высокого происхождения меня теперь выручало то, что дочь верховного судьи – моя названая сестра, ребенка из простой семьи ей нипочем бы в братья не выбрали, так в чем же разница, спрашивается?

23

Погоня все ближе и ближе. Вчера, во время долгой прогулки к югу, я видел следы тяжелой гусеничной машины, вдавленные в красный песок, а этим утром, прохаживаясь у гнездовий рогатых птиц – не тяга ли это к самоубийству? – услышал гул в небе, и надо мной пролетел саллийский военный аэроплан. Летательные аппараты здесь не часто увидишь. Он кружил и снижался, как рогатая птица, но я притаился за бугорком, и меня, думаю, не заметили.

Возможно, я ошибаюсь. Гусеничная машина, возможно, везла охотников, а самолет мог совершать обычный учебный полет. Но ошибки, думаю, нет. Если тут есть охотники, то охотятся они на меня – того