Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

выше «простонародья». Мне служили, мне кланялись, меня холили и нежили, относились ко мне почтительно даже в детстве. Я, как-никак, был сыном септарха – иными словами, короля, ибо этот титул передается по наследству; моя родословная ведет к первым поселениям людей на Бортене и еще дальше, к забытым династиям древней Земли, вплоть до размалеванных пещерных вождей. Во мне текла их кровь – я был выше других потому лишь, что родился от них. Только в этом горном лагере я стал понимать, что короли – всего лишь высокопоставленные особы. Их помазали не боги, а люди, люди же могут и свергнуть. Если произойдет восстание и Стиррона сместят, а на его место посадят того мерзкого посредника из старого города, будет ли это значить, что посредник приобщился к родословной королей, а Стиррон пал ниже, чем он? И разве не будут сыновья посредника гордиться своим родом, как я, хотя их отец почти всю свою жизнь был никем, а дед полным ничтожеством? Знаю, знаю: мудрецы скажут, что благословение богов навеки освятило этого посредника и весь его род, но я, валя деревья на склонах Гюйшен, приобрел более ясный взгляд на монархию. Пав низко по воле судьбы, я увидел себя как человека среди людей, одного из многих, и понял, что всегда был таким. Дальнейшая моя участь зависела от моих природных дарований и замыслов, а не от того, кем мне случилось родиться.

Сознание этого и новое отношение к себе привело к тому, что пребывание в горах стало казаться мне не изгнанием, а скорее каникулами. Я больше не желал легкой жизни в Маннеране: накопив больше чем достаточно на проезд, я не спешил туда отправляться. Меня помимо страха перед арестом удерживали чистый воздух Гюйшен, и работа, трудная, но здоровая, и простые, но славные люди, среди которых я жил. Лето сменилось осенью, и снова запахло зимой, но уезжать меня не тянуло.

Возможно, я бы так и остался там, если бы снова не вмешалась судьба. Однажды, когда чугунное небо грозило разродиться метелью, нам, как обычно, привезли женщин. Новая девушка, судя по говору, была родом из Саллы. Услышав ее голос, я хотел незаметно уйти, но она уже увидела меня и воскликнула:

– Глядите, да это ж наш пропавший принц!

Я засмеялся и попытался убедить всех, что она пьяна или с ума сошла, но краска, бросившаяся в лицо, меня выдала. Товарищи смотрели на меня по-другому, перешептывались, перемигивались. Принц? Правда, что ли? Я отвел саллийку в сторону и стал внушать ей, что она ошибается, что я никакой не принц, а простой лесоруб.

– Да, как же, – отвечала она. – Принц Киннал шел за гробом септарха, девушка видела его собственными глазами, и это вы.

Чем больше я возражал, тем больше она упиралась. Даже когда я лег с ней, почтение к сыну септарха так ее высушило, что я причинил ей боль.

В ту же ночь ко мне пришел наш хозяин, хмурый и озабоченный.

– Одна из девок говорила странные вещи. Если это правда, то ты в опасности. Она оповестит об этом весь город, и сюда нагрянет полиция.

– Значит, надо бежать? – сказал я.

– Выбор за тобой. Принц все еще в розыске – если это правда ты, мы тебя защитить не сможем.

– Что ж, бежать так бежать. Как только рассветет…

– Уходи немедленно, пока эта девка спит.

Он сунул мне в руку деньги, гораздо больше, чем причиталось за последние дни. Я собрал свои пожитки, мы вышли. Ночь была безлунная, ветер пробирал до костей, легкий снег падал, белея при свете звезд. Хозяин повез меня в грузовике вниз по склону, мимо городка, откуда привозили шлюх, и дальше по темной дороге. Рассвет застал нас недалеко от Гюйша, в деревне Клаек, где стояли среди снежного поля каменные домики. Хозяин зашел в крайний, оставив меня в машине, и вышел оттуда со стариком – тот усердно махал руками, показывая дорогу к дому фермера по имени Стумвил. Этот фермер, человек с меня ростом, белокурый, с бледно-голубыми глазами и робкой улыбкой, был то ли родственником, то ли, еще вероятнее, должником моего хозяина – во всяком случае, он охотно согласился дать мне приют. Хозяин обнял меня и уехал – больше я его никогда не видел. Надеюсь, боги были добры к нему так же, как он ко мне.

18

Единственная комната в доме фермера была разгорожена занавесками. Он повесил еще одну, отгородив угол для меня, и принес мне соломы для спанья. Мы жили там всемером: я, Стумвил с женой – эту изможденную женщину я сначала принял за его мать; трое их детей – двое парней, девочка-подросток – и, наконец, дочкина названая сестра. Добрые, невинные, доверчивые люди. Ничего обо мне не зная, они приняли меня в семью как племянника и брата, вернувшегося из странствий. Я, непривычный к такому радушию, думал, что они чем-то обязаны хозяину лесопилки, но нет: они были добры от природы, не подозревали ничего дурного и не задавали вопросов. Я ел за их столом, сидел с ними у огня, играл с ними в разные игры. Каждый пятый вечер Стумвил наливал в огромную помятую ванну горячую воду для купания всей семьи. Мы залезали туда по-двое, по-трое, и я очень старался не задевать пухлые девчоночьи телеса. Думаю, я мог бы иметь и ту и другую, если бы захотел, но сторонился их, опасаясь нарушить законы гостеприимства. Позже – много позже, когда ушел от Стумвила и лучше узнал крестьян, – я понял, что их обижало скорее мое воздержание: девки в возрасте и очень даже не прочь, а я ими пренебрегаю. Теперь у этих девочек подросли свои дети – надеюсь, они простили меня за недостаток галантности.

Я платил им за жилье и помогал им в работе, хотя зимой ее не так много, только снег разгребать да дрова рубить. Меня ни о чем не спрашивали – думаю, им и в голову не приходили никакие вопросы. Другие деревенские жители тоже не любопытничали, хотя и глазели, конечно, на пришлого человека.

Газеты, попадавшие иногда в деревню, переходили из рук в руки, пока их не прочитывали все до единого, а потом оседали в трактире на главной улице. Из этих истрепанных, замусоленных листков я узнал кое-что о событиях прошлого года. Свадьбу Стиррона отпраздновали с надлежащим размахом в назначенный срок, худой и сумрачный, он смотрел на меня с фотографии, но лица его счастливой невесты я из-за сального пятна не смог