Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

– Тебе следует кое-что знать о Рахуле, – начал Фаррух.

– Как ее зовут? – спросил Джон Д.

– Его зовут Рахул, – пояснил Фаррух. – Если бы ты глянул в его трусы, я почти уверен, ты бы увидел там всего лишь пенис и два яйца, и всё – сравнительно небольших размеров.

Они продолжали идти вдоль береговой линии, притом что Джон Д. обращал чрезмерное внимание на гладкие, отшлифованные песком камни и обточенные кругляши раковин.

Наконец Джон Д. сказал:

– Груди выглядели настоящими.

– Явно индуцированные – гормонально индуцированные, – сказал доктор Дарувалла.

Доктор описал, как действует эстроген, провоцируя развитие груди, бедер; как сжимается пенис до детских размеров. Тестикулы уменьшаются так, что становятся похожими на вульву. Сжавшийся пенис напоминает увеличенный клитор. В меру своих познаний доктор объяснил, что такое полная операция по смене пола.

– Отпад, – заметил Джон Д.

Они обсуждали, кем больше будет интересоваться Рахул – мужчинами или женщинами. Поскольку Рахул хочет быть женщиной, умозаключил доктор, значит его сексуально привлекают мужчины.

– Трудно сказать, – ответил Джон Д.

И действительно, когда они вернулись под пальмовую крышу бунгало, где лагерем расположились дочери Даруваллы, там оказался и Рахул Рай, разговаривающий с Джулией!

Позже Джулия сказала:

– Я думаю, что его интересуют молодые мужчины, хотя похоже, что и девушки ему вполне.

Вполне? – подумал доктор Дарувалла. Промила доверительно сообщила Фарруху, что у «бедной Рахулы» пока все не клеится. По-видимому, из Бомбея они приехали порознь и Промила встретила своего племянника уже в «Бардезе»; больше недели он был здесь совсем один. У «нее» в друзьях «хиппи», сказала Промила, где-то рядом с Анджуной, – но все пошло не так, как «Рахула» надеялась.

Фарруху не хотелось слушать дальше, но Промила, во всяком случае, высказала свои соображения.

– Думаю, были какие-то проблемы на сексуальной почве, – сказала она доктору Дарувалле.

– Полагаю, что да, – ответил доктор.

В иной ситуации все это сильно расстроило бы Фарруха, но этот день проходил под знаком его с Джулией сексуальных подвигов. Несмотря на «сексуальные проблемы» Рахула, которые беспокоили доктора Даруваллу, они не отразились даже на его аппетите, хотя жара стояла жуткая.

В полдень беспощадно пекло́ и не было ни малейшего ветерка. Вдоль береговой линии арековые и кокосовые пальмы были недвижны, как и огромные старые деревья кешью, а также манговые, что росли дальше, в глубине, среди словно вымерших деревень и городов. Даже трехколесная, со сломанным глушителем таратайка рикши не могла заставить ни одну собаку залаять. Если бы не тяжело наплывающий самогонный дух фени, доктор Дарувалла предположил бы, что воздух не движется вообще.

Но жара не сказалась на энтузиазме доктора во время ланча. Он начал с гисадо[57] с устричной подливкой и креветок, сваренных в йогурто-горчичном соусе; затем он попробовал виндалу[58] из рыбы, соус к которому был настолько острый, что у доктора онемела верхняя губа и его прошиб пот. Под это он выпил ледяного фени на имбире, даже две порции, – а на десерт заказал бебинку[59]. Его жена вполне довольствовалась шакути[60], которым она поделилась с девочками; жгучий карри был почти усмирен кокосовым молоком, гвоздикой и мускатным орехом. Дочери также попробовали на десерт мороженое из манго. Доктору Дарувалле было вкусно, но ничто не могло притушить жжение во рту. В порядке лечебного средства он заказал холодного пива. Затем сделал выговор Джулии за то, что девочки выпили столько сока из сахарного тростника.

– Им станет плохо в такую жару от избытка сахара, – сказал жене Фаррух.

– Кто бы это говорил! – возмутилась Джулия.

Фаррух надулся. Пиво было незнакомой марки, такого он никогда не пробовал. Однако потом он вспомнит, что внизу на этикетке было написано: СПИРТНОЕ РАЗРУШАЕТ СТРАНУ, СЕМЬЮ И ЖИЗНЬ.

Но хотя доктор Дарувалла был человеком с неуемным аппетитом, его полнота никогда не была – да и не станет – неприятной для глаз. Он был небольшого роста, его миниатюрность наиболее очевидно проявлялась в изяществе рук и в тонких, правильных чертах лица, которые было округлым, мальчишеским и дружелюбным, – его руки и ноги были худыми и крепкими, а пятая точка тоже маленькой. Даже его брюшко служило лишь для того, чтобы подчеркнуть миниатюрность хозяина, его аккуратность и опрятность. Он предпочитал носить маленькую, ровно подстриженную бородку, потому что любил также и бриться; его шея и щеки, как правило, были чисто выбриты. Когда он носил усы, они тоже были маленькими и аккуратными. Его кожа была не смуглей скорлупы миндаля; волосы были черными – скоро они поседеют. Ему не грозила лысина; волосы у него были густые, чуть волнистые, он оставлял их длинными сверху и коротко подстригал на затылке и по бокам над ушами, которые также были маленькими и прижатыми к голове. Его глаза были такими темно-карими, что казались почти черными, а поскольку лицо было маленьким, то глаза казались большими, возможно, они и были большими. Если так, то только глаза выдавали в нем любителя хорошо поесть. И только рядом с Джоном Д. можно было не заметить, что доктор Дарувалла хорош собой – да, маленький, но красивый. Он был не толстым, а полным – маленький человек с аккуратным брюшком.

В то время как доктор изо всех сил переваривал пищу, ему, должно быть, пришло в голову, что другие вели себя более благоразумно. Джон Д., как будто демонстрируя самодисциплину и гастрономическую умеренность, что будущей кинозвезде было не грех усвоить, избегал принимать пищу в полуденный зной. В это время суток он совершал долгие прогулки по пляжу; временами лениво плавал – только чтобы остыть. По его вялому отношению ко всему трудно было предположить, что он ходит на пляж ради собирающихся там молодых женщин или ради того, чтобы они с удовольствием поглазели на него.

В послеобеденном оцепенении доктор Дарувалла даже не обратил внимания, что Рахула Рая нигде не видно. Фаррух был откровенно рад, что будущий транссексуал не преследовал Джона Д. и что Промила Рай недолго сопровождала Джона Д. вдоль кромки воды, как если бы молодой человек сразу же отшил ее, объявив о своем намерении идти в соседнюю деревню или еще дальше – в следующую. В нелепо огромной широкополой шляпе – как если бы еще было не слишком поздно защитить ее кожу от рака, – Промила вернулась одна к лоскутку тени, отведенному ей в бунгало под пальмовой крышей, где и принялась бальзамировать себя с помощью разнообразных масел и химикалий.

Укрывшись под собственными навесами из пальмовых веток, дочери Даруваллы натирали различными маслами и кремами свои гораздо более молодые и прекрасные тела; затем они отважились оказаться среди бесстрашных загорающих