Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

подушки были у Джулии, оперся на локти. Он начал с более или менее скромного отрывка.

– «Наконец он делает паузу, – прочитал вслух Фаррух. – Он наклоняется, чтобы восхититься ею, она не видит его. Волосы покрывают ее щеку. Ее кожа кажется очень белой. Он целует ее, а затем, без усилия, словно трогая с места любимую лошадь, начинает снова. С судорожным вздохом, как будто ее только что спасли, вытащив из воды, она оживает».

Джулия тоже перевернулась на живот, пособирав к груди подушки.

– Трудно себе представить, чтобы это кого-то шокировало или оскорбило, – сказала она.

Доктор Дарувалла откашлялся. Потолочный вентилятор пошевеливал прядки волос на затылке Джулии; ее густые волосы упали вперед, скрыв от Фарруха ее глаза. Задерживая дыхание, он слышал, как дышит она.

– «Она не может получить удовлетворение, – читал он Джулии, которая уткнулась лицом в ладони. – Она не оставит его в покое. Она раздевается и зовет его. Он уступает ей один раз ночью и два раза под утро и в промежутках лежит без сна в темноте, потолок чуть подсвечен огнями Дижона, бульвары молчат. Ночь полна горечи. За окном ливни. Тяжелый капельный звон в водосточном желобе, а они в голубятне, они голуби под карнизом. А повсюду вокруг них – дождь. Они лежат, зарывшись в свои перья, тихо дыша. Его сперма медленно плывет у нее внутри и истекает между ее бедер».

– Да, это лучше, – сказала Джулия.

Она повернулась к нему лицом, чтобы посмотреть на него; желтый колеблющийся свет от керосиновых ламп не был столь же призрачно-бледным, как тот лунный свет, который он видел на ее лице в их первый медовый месяц, но даже этот тусклый свет передал ее готовность довериться ему. Их свадебная ночь, зимой, в Австрии прошла в одном из этих заснеженных альпийских городов, и поезд из Вены прибыл слишком поздно, чтобы их пустили в Gasthof, несмотря на то что номер был заказан. Видимо, было уже два часа ночи, когда они разделись, приняли ванну и легли в пуховую постель, белую, как снежные горы, отражавшие лунный свет, – это свечение в их окне так и не угасало.

Но во второй их медовый месяц доктор Дарувалла прошел в опасной близости от того, чтобы все испортить, когда позволил себе легкую критику Солтера.

– Я не уверен, насколько корректно предположение, что сперма плавает «медленно», – сказал он, – и, строго говоря, полагаю, что между бедер у нее будет истекать не сперма, а семенная жидкость.

– Ради бога, Фаррух, – сказала его жена. – Дай мне книгу.

Она без труда нашла пассаж, который искала, хотя на страницах не было отметин. Фаррух лежал на боку и смотрел на нее, как она читает ему вслух. «Она уже настолько увлажнена к тому моменту, когда он подкладывает подушки под ее мерцающий живот, что он сразу же входит в нее одним протяжным мучительно-сладким движением. Они начинают медленно. Когда он близок к тому, чтобы кончить, он вынимает член и позволяет ему остыть. Затем он принимается снова, направляя его одной рукой внутрь, подавая как наживку. Она начинает вилять бедрами, вскрикивать. Это похоже на какой-то безумный ритуал. Наконец он снова его вынимает. Пока он ждет, спокойный, неторопливый, его взгляд продолжает отмечать ее лубриканты, крем для лица, пузырьки в armoire[56]. Они отвлекают его. Их присутствие кажется пугающим, как улика. Он снова в ней и на сей раз не останавливается, пока она не начинает кричать, и он чувствует, как кончает долгими судорожными рывками, ему кажется, что головка члена упирается в кость».

Джулия передала ему книгу.

– Твоя очередь, – сказала она.

Она тоже лежала на боку, наблюдая за ним, но, когда он начал читать ей, она закрыла глаза; ее лицо на подушке было почти таким же, как тогда наутро в Альпах. Санкт-Антон – вот как называлось то местечко, – и его разбудил скрип горнолыжных ботинок по утрамбованному снегу; казалось, это армия лыжников шагает по городу к подъемнику. Только Джулия и он были там без лыж. Они были там, чтобы трахаться, подумал Фаррух, наблюдая за лицом своей спящей жены. Так они провели неделю, совершая короткие вылазки на заснеженные улочки города, а затем спешили обратно в свою пуховую постель. По вечерам аппетит у них был ничуть не хуже, чем у лыжников. Наблюдая за Джулией по мере чтения, Фаррух вспоминал каждый день и каждую ночь в Санкт-Антоне.

– «Пока она лежит на животе, он думает об официантах в казино, о зрителях в кинотеатре, о темных отелях и с такой же легкостью, с какой садятся за хорошо накрытый стол, но не более того, входит в нее. Он и она лежат на боку. Он старается не двигаться. Остается лишь почти невидимое подергивание, как будто рыбка клюет».

Джулия открыла глаза, поскольку Фаррух искал другой отрывок.

– Не останавливайся, – сказала она.

Затем доктор Дарувалла нашел то, что искал, – довольно короткий и простой кусок.

«Ее груди набухли, – прочел он своей жене. – Ее вагина влажна». – Доктор сделал паузу.

– Полагаю, что некоторых читателей такое бы потрясло или оскорбило, – заметил он.

– Только не меня, – сказала ему жена.

Он закрыл книгу и отправил ее обратно в газету на полу. Когда он повернулся к Джулии, она ждала его, подложив подушки под бедра. Сначала он коснулся ее груди.

– Твои груди набухли, – сказал он ей.

– Нет, – сказала она ему. – Мои груди старые и мягкие.

– Мягкие мне нравятся больше, – сказал он.

Поцеловав его, она сказала:

– Моя вагина влажна.

– Это не так! – инстинктивно сказал он, но, когда она взяла его за руку и заставила прикоснуться к себе, он понял, что она не обманывает.

Утром солнечный свет проник через узкие планки жалюзи и лег горизонтальными полосами во всю, кофейного цвета, голую стену. Газету на полу ворошила маленькая ящерка геккон – ее мордочка высовывалась между страницами, и, когда доктор Дарувалла потянулся, чтобы достать «Спорт и времяпрепровождение», ящерка метнулась под кровать. Влажна! – подумал доктор. Он спокойно открыл книгу, полагая, что его жена еще спит.

– Читай вслух, – пробормотала Джулия.

Депрессия после ланча

События утра были встречены обновленным, сексуально уверенным в себе Фаррухом. Рахул Рай уже успел поговорить с Джоном Д., и хотя – даже по меркам доктора – Рахул выглядел привлекательно в «ее» бикини, небольшой бугорок у промежности был для доктора Даруваллы достаточным основанием, чтобы предупредить Джона Д. о возможных последствиях. В то время как Джулия сидела на пляже с дочерьми, доктор Дарувалла и Джон Д. в мужественной и доверительной манере прогуливались