Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет

Далее, юрисдикция данного суда основывается на военной оккупации; она возникает, как сказал Артур Коминс Кэрр, из использования прерогативы, преимущественного права учреждать суды для рассмотрения дел лиц небританской национальности, которые не имеют права на особую форму суда, подобную той, что имеют англичане на оккупированных нами территориях или в колониальных владениях. Этот суд не имеет никакого отношения к любому, относящемуся к Германии, оккупационному закону или чему-то подобному; это британский суд на основании британской прерогативы, и он может существовать и существует только на оккупированной территории и во время войны.

И теперь, сэр, исходя из этого положения нам следует рассмотреть, что собой представляет статус военнопленного. Статус военнопленного – это его право; он никоим образом не зависит от усмотрения содержащей его стороны. На этом основана защита военнопленного; это то, на что он имеет неотъемлемое право; и это не то, что он получает в качестве милости победителя. Лица, имеющие право считаться военнопленными, – это определенная категория людей, естественно включающая в себя взятых в плен военнослужащих армии противника, которые, оказавшись в плену, имеют статус военнопленного по своему праву, а вовсе не получают его.

Итак, мы взяли под стражу фельдмаршала фон Манштейна в качестве военнопленного; он для нас, согласно статье 9 Женевской конвенции (которую я вскоре приведу), является военнопленным, и мы интернировали его и содержали под стражей четыре года. А раз мы содержим его в заключении, как военнопленного, то уже никак не можем изменить его статус. Кто-то, кажется доктор Джонсон, как-то сказал: «Если ввести кого-то в духовный сан, то лишить его сана не проще, чем, совратив девственницу, вернуть ей невинность», и, сэр, я сказал бы, что в точности такой же аргумент применим и к военнопленному; нельзя изменить статус его пленения. Сделать это – значит действовать вопреки международному праву. Конечно, вы можете освободить его, но тогда должны иметь место как акт освобождения, так и желание освободить. В данном случае мы никогда не освободим фельдмаршала фон Манштейна; он всегда был нашим военнопленным, и если вы признаете, что воюющая сторона вправе менять характер содержания в плену, то военнопленные снова оказываются в зависимости от решений захватившей их стороны. Согласно положениям как Гаагской, так и Женевской конвенций, совершенно очевидно, что воюющая сторона не может лишить противника его воинского статуса (позднее я остановлюсь на этом подробней); и Гаагская, и Женевская конвенции определяют, что содержащая в плену сторона не может лишить ни одного военнопленного его воинского звания, а раз он не может быть разжалован, чего еще менее значимого из относящегося к военной службе его можно лишить?

Таково положение фельдмаршала, военнопленного, а какими правами обладает военнопленный? На деле существует только одно право, а все остальные являются производными от него; это право на такое же обращение с ним содержащей его в плену стороны, как и с собственными военнослужащими. Сэр, по ветхозаветному закону пленный являлся собственностью того, кто захватил его; он не обладал никакими правами и находился в положении преступника; он был движимой собственностью и мог быть убит по желанию захватившего его. Затем, сэр, в XVIII столетии благородство и прогресс цивилизации достигли такого уровня, когда с подобным положением вещей больше нельзя было мириться, и мы оказались в несколько затруднительном положении, потому что закон не знал переходного состояния между рабом и свободным человеком. И поэтому весь XVIII век французские пленные жили в Англии практически так же, как и остальные граждане. Когда я изучал свою родословную, то обнаружил, что один из моих предков был французским военнопленным, который во время пребывания в плену жил в моем нынешнем доме. Такое положение сохранялось вплоть до Наполеоновских войн, а потом, в связи с массовым увеличением армий, военнопленных уже стало невозможно просто добавлять к населению захватившей их стороны, и тогда возникло решение – с пленными следует обращаться и не как с рабами, и не как со свободными гражданами, а как с людьми, подчиняющимися дисциплине; с ними следовало обращаться как с военнослужащими, переведенными из-под подчинения неприятеля в подчинение захватившей их стороны. Впервые это было отражено в договоре 1785 г. между Пруссией и Соединенными Штатами. Этот договор четко определяет, что взявшая в плен сторона должна обращаться с военнопленными как с войсками, перешедшими под ее командование.

Существует множество других договоров между отдельными странами, следующих этой установке, а следующий этап, к которому мы подошли, представлял собой встречу держав в Брюсселе, если не ошибаюсь, в 1865 г. (на самом деле в 1874 г.; в проекте, разработанном Россией, предусматривались: подробная регламентация прав воюющих сторон в отношении друг друга и частных лиц; порядок сношений между воюющими сторонами; разрешение вопроса о репрессалиях; из-за разногласий между участниками конференции проект не был принят. – Пер.), созванную по инициативе царской России, чтобы выработать и принять соглашение по учрежденным принципам международного права. Основное положение, которое было необходимо выработать державам, заключалось в том, что с военнопленными следовало обращаться, как взявшая их в плен сторона обращается с собственными военнослужащими. Сэр, мне не удалось раздобыть полных копий Брюссельской декларации, однако я заметил кое-что важное. Статья 27 определяет: «Военнопленных следует обеспечивать провиантом и одеждой на том же основании, что и военнослужащих взявшей их в плен стороны», а статья 28 устанавливает: «Военнопленный будет являться объектом подчинения правилам и нормам войск захватившей его стороны», и, естественно, эти нормы и правила включают в себя процедуру военно-полевого суда; и еще, сэр, имеется положение (и это чрезвычайно важное положение, которое вновь появляется в Гаагской конвенции), относящееся к освобождению пленных под честное слово (точнее, под обязательство не участвовать в военных действиях. – Пер.) и снова взятых в плен с оружием в руках, которое определяет, что «они могут быть лишены прав военнопленного и предстать перед трибуналом», и, конечно, под «трибуналом» подразумевается суд, отличный от военно-полевого – такой, как ваш.

Сэр, у нас, юристов, имеется правовая норма, смысл которой в том, что там, где вами делается явное исключение, предполагается, что вы намерены ограничиться лишь этим исключением. Если вы заключаете соглашение и оговариваете, что это соглашение неприменимо в конкретных обстоятельствах, то здравый смысл подсказывает, что вы намерены исполнять его всегда, кроме именно этих конкретных обстоятельств. И конкретные обстоятельства, когда неприменимо право на обращение как с военнослужащими взявшей в плен стороны, – это как раз случай с нарушением честного слова. Разумеется, нарушение честного слова – это всего лишь одна разновидность военного преступления. Но тот факт, что лишь оно одно является исключением, показывает, что все прочие военные преступления, такие как стрельба в войска или стрельба во флаг, не входят в число исключений. Сэр, при осаде Севастополя во время Крымской войны мы судили русского майора, стрелявшего уже после пленения в пленивших его, и протоколы суда ясно показывают, что его судил военно-полевой суд. И это естественно, потому что мы не могли поступить иначе.